— За здоровье Варвары Егоровны, моей сестры! Царствие ей небесное! Третьего дня обрадовал ее, что твоя судьба устроена, уж как та радовалась, как радовалась. Ты, племянник, смотри не подкачай, не осрами дядю.

Они выпили. Двоюродная сестра Марфа чокнулась с Волохиным, по-русалочьи ему улыбаясь. Волохин не мог упустить случая, как со старыми боевыми друзьями, братаясь с содержимым водочных бутылок. Он даже прослезился под конец, когда дядя сказал:

— Понравился ты моей Марфушке. Ишь как зарделась. Восемнадцать стукнет, свадьбу сыграем. Ну, так как, берешь корону водяного Краснознаменного Екатерининского пруда?

— Спасибо, дядя! По гроб жизни не забуду вашего благодеяния. И как. я у вас на полу спал, когда в Москву после фронта приехал. Век не забуду, что вы меня приютили и в милицию путевку дали. Спасибо. И за должность водяного спасибо. Великая честь быть вам зятем, дорогой и любимый дядя Кузьма Егорович. Только друзья мои там остались, Дюков сейчас на чердаке, в пыли, один на один с преступным миром, Маркелыч, несмотря на свои восемьдесят лет, опираясь на клюку, бережет покой честных граждан. Я прозрел, дядя, окончательно прозрел, только теперь я понял, какой я был хамлон по отношению к Маркелычу. Не могу я прежде Маркелыча уйти на покой. Простите, дядя, но еще двадцать лет я должен нести свое служение Родине. Я так решил, чтобы искупить перед друзьями свою вину, что бросил пост на чердаке, что не ценил их наставлений. Маркелыч мне передал свое искусство владеть клюкой, не могу я это искусство унести на тот свет, а больше учеников Маркелыч не успеет подготовить. Я вижу, что он хоть и хорохорится, а недолго осталось жить герою. Простите, дядя, спасибо за доверие, и Главному водяному вашему низкий поклон. Но решил я искупить свою вину перед друзьями. Вот вам мое последнее слово.

Кузьма Егорович отставил рюмку водки и тяжело задумался. Долго длилось его молчание. Марфуша сочувственно глядела на двоюродного брата. Плясуньи, сбившись поодаль стола, замерли в тревожном ожидании.

— Не ошибся я в тебе, Александр, не ошибся! Много ты пакостей наделал, когда в милиции работал, Приходькова неправильно засудил и на Захаркину материал не по делу подал. Опять же рукоприкладством занимался в процессе дознания. Но законность блюл, блюл интересы простых граждан. То, что в детстве было заложено, все же перевесило. Ладно. Трудно мне будет Главному водяному объяснить, но он поймет. Бывай здоров. Вольному — воля, а прощенному — рай. Бабы, проводите его на тот свет! Давай на посошок, племянник, уж больше мы с тобой на этом свете не свидимся. Сам выбрал себе долю!

Кузьма Егорович и племянник чокнулись. Марфуша дрожащей рукой украдкой протянула двоюродному братцу что-то завернутое в платочке и сжала ему пальцы. Волохин выпил последнюю рюмку, все поплыло у него перед глазами. Девки подхватили его под руки, повели тем же путем к ванне, сняли с него роскошную одежду и окунули в ванную с холодной, как лед, водой, потом поволокли дальше. Снова Волохина охватило удушье, и он, дико загребая руками и выпучив глаза, вынырнул на поверхность пруда.

Старушки, которые второй час все еще ждали, что гражданин, доверивший им одежду, появится, чтобы они могли объяснить ему свою невиновность, в ужасе уставились на восставшего из лона вод.

— Катя! Утопленник воскрес! Водяной!

— Не психуй, Люба! Брось свою мистику.

Более привлекательная старушка накинулась на Волохина:

— Так вы шутки с нами шутить, гражданин! В таком возрасте. Как вам не стыдно?

— Катя! Да он же пьян. От него же разит, как от винной бочки. Где он там, на дне, что ли, нажраться успел? Пойдем отсюда!

Волохин принялся искать свою одежду. Пожилые дамы, оскорбленные поведением несостоявшегося водяного, пошли прочь.

— Пистолет! Я потерял пистолет! Личное оружие! Подарок Ворошилова лучшему стрелку московской милиции сорок седьмого года.

Сам не помня себя от нахлынувших чувств, а может, под действием выпитых у дяди водок, он залез в лебяжий домик и, свернувшись калачиком в этом тесном помещении, захрапел, положив под голову свой ботинки. Напрасно лебеди щипали его клювами, пытаясь выгнать непрошеного гостя из своего домика. Волохин спал мертвецким сном.

К подъезду Центрального рынка подплыли два лимузина. Из чрева первого, наиболее шикарного, на асфальт высадилась одинокая фигура капитан-бомжа. Недобежкин остался внутри, во втором лимузине ехал Петушков с девушками.

Капитан-бомж в белой фуражке с золотым якорем лучезарными маленькими буравчиками просверлил береговые укрепления розового острова и черные жерла восточных глаз, наводящиеся на его кошелек. Впрочем, кошелька у капитан- бомжа не было, за отворотом его морского мундира были уложены три пачки сторублевок, которые только что в машине передал ему Недобежкин. Эта три пачки по сто купюр каждая, крест-накрест перевязанные банковскими ленточками, наполнили грудь капитан-бомжа таким могуществом и таким презрением к розовому бастиону, за которым скрывались его защитники, что один, самый опытный и представительный из них, похожий на туземного царька, не выдержал и, поперхнувшись, бухнул куда-то поверх головы Шелковникова:

— Розы, розы. Самые свежие, шесть часов назад срезанные. Покупайте розы.

— Милейший! Будь добр, приятель! — никогда раньше Витя не произносил таким ласковым тоном таких слов. Он даже и не ведал, что знает такие слова и такой тон. — Проводи-ка нас к директору рынка.

Витя называл себя на «вы», проникаясь все большим уважением к своей персоне, облеченной в морскую форму несуществующего государства.

— Твои розы, голубчик, я, пожалуй, попозже возьму. Скорей, скорей, у нас мало времени.

Туземный царек уставился на странного молодого человека, посмевшего разговаривать с ним таким оскорбительно-снисходительным тоном, и наконец почувствовал, что его мощную фигуру этот плюгавец стягивает невидимыми паутинками. Он попробовал рвануться, чтобы их разорвать, но не тут-то было, опыт уже научил его бояться ласковых людей, одетых в дорогие костюмы, он послушно обежал прилавок.

— Сейчас, сейчас, уважаемый! Провожу тебя к директору!

Когда он, поспешно обежав прилавок, стал указывать путь, капитан-бомж сделал ему легкий выговор.

— Дружок, ты можешь в другое время называть меня как угодно, но сейчас я лицо официальное, будь добр, напрягись, но не путай, обращаться ко мне нужно на «вы». Ты здесь ведь для того, чтобы зарабатывать деньги, а не показывать свое «я». Мы правильно тебя поняли?

— Да, правильно, уважаемый, я и называю тебя на «вы». Вот кабинет директора, уважаемый. Входи, уважаемый!

Витя вошел в кабинет к директору и увидел добродушного человека с круглой, коротко стриженной седой головой, си-девшего среди знамен за победу на различных смотрах-конкурсах по социалистическому соревнованию.

— Вадым Валэрэвич, к вам товарищ по очень важному вопросу.