– Очень рад, Василий Васильевич.

Потом спрашиваю Васильева:

– Что он тут делает?

– Гримируется на Матвеева.

– Почему на Матвеева? Где Дикий?

– Дикий сниматься не сможет.

Ванин, наверное, слышал наш разговор или увидел мою физиономию, на которой все отражалось.

Я подошел к нему в крайнем недоумении: что с ним делать?

И вот я увидел, как работает Ванин.

Весь подготовительный период по картине прошел у нас в течение пяти минут. Он в грубом изложении звучал примерно так:

– Очень рад… вы будете играть Матвеева.

– Я сомневаюсь, что вы так рады, по-моему, вы ничего и не знали.

– Ну что вы?..

– Да, мне все известно. У вас там массовка собралась?

– Да, уже собралась.

– Давайте поговорим коротко.

– Поговорим.

– Что собой представляет Матвеев?

– Вы читали сценарий?

– Читал. Хочу, чтобы вы мне повторили.

– Рабочий. Старый большевик. Работает на этом заводе.

– Дети есть?

– Для вас это имеет значение?

– Нет. Но так полагается.

– Нет.

– Женат?

– Не знаю – как вам удобнее.

– Холостой. Так будет удобнее. Был на каторге?

– Да, вероятно.

– Питерский рабочий? Потомственный или из крестьян?

– Как вам удобнее?

– Пролетарий питерский, но вроде, может быть, родители его из деревни. Спокойный?

– Вроде спокойный.

– Значит, питерский пролетарий, на большом заводе работает. Ну что ж… дайте мне за что зацепиться… какую-нибудь поговорочку.

– Там есть какая-то поговорочка.

– Дайте мне какой-нибудь жест, какой-нибудь трючок маленький для начала, и я тогда совершенно буду готов…

– Какой же вам трючок?

– Может быть, он заика?

– Да что вы?

– Ну что-нибудь… я не знаю.

Он в это время искал себе прическу и зачесывал свои реденькие волосенки – то так сделает, то так.

– Что вы так стараетесь, какое это имеет значение? – говорю я.

– Да нет… Может быть, можно мне гребенкой поработать. Я буду говорить, только тихо.

– Вы думаете этим трючком закрыться от роли?

– Михаил Ильич, только тихо…

Он говорит:

– Вы не преуменьшайте этого дела и не волнуйтесь. Все будет в порядке. Спасибо. Я могу сниматься.

Вот и все. Больше у меня с Ваниным разговора о том, что представляет собой Матвеев, не было, разве только по ходу отдельных эпизодов. Этот разговор заменил нам весь подготовительный период.

Правда, мы тут же договорились, что он как бы незаметный, мешковатый, мягкий. И при этом, естественно, исходили из того, что здоровый, крупный, плечистый, голосистый Дикий требовал другого подхода к роли. А как только я посмотрел на фигурку Ванина, я понял, что нужно работать на том, что он может делать.

Я был несколько смущен, потому что, с точки зрения автора сценария – А. Я. Каплера и моей, товарищ Матвеев, вождь большевиков данного района, должен быть такого типа, как Дикий, то есть с какими-то большими усами, крупный пролетарий, мускулистый человек, вожак рабочих масс, который в нужный момент выведет их. Помните, он выходит:

– Все готовы?

– Готовы.

– Интернационал. Пошли на штурм…

А тут выходит Ванин со своей фигуркой… Пришлось идти от того, что представляет собой актер. В какой-то мере у меня это произошло от растерянности, скажу вам правду, потому что я не ожидал появления Ванина. Но художественный эффект оказался несомненно гораздо сильнее, вся фигура получилась своеобразная, а решение интереснее, чем если бы я продолжал снимать Дикого, который к этой роли подходил с первого взгляда, казалось бы, гораздо больше.

Нам предстояло снимать сцену на телефонной станции, которая, в общем, стала значительной по необыкновенному остроумию и точности поведения Ванина. Должен сказать, что в сценарии эта сцена была абсолютно ничтожной. Вот ее текст по сценарию. Охлопков звонит по телефону, наконец, станция ему отвечает, он говорит: «Владимир Ильич, станция наша». Ленин отвечает: «Пусть дадут Балтийский экипаж». И оттуда, со станции, отвечает Ванин, даже не Ванин, а какой-то матросик, только потом мы решили, что это делает Ванин. И вот он говорит: «Да я тут не знаю, куда чего втыкать, а барышни все в обмороке валяются. Я сейчас».

Он тащит к телефону барышню, она делает что надо, и все.

Ванин говорит мне: «Ух, какая дорогая сцена и как в сценарии она не выделена. Разрешите сделать из этой сцены конфету».

Я соглашаюсь.

И тогда он говорит: «Михаил Ильич, простите, вы меня, может быть, сочтете халтурщиком, но я не хочу репетировать, выдумывать текст. Вы постройте телефонную станцию, наберите телефонисток, юнкеров и т. д., и на месте мы все сделаем. Мне так будет интереснее, чем вперед ее сочинять».

И действительно, мы набрали массовку: телефонисток, сначала было 20 юнкеров, 40 красноармейцев. Затем стало пять юнкеров, затем два и одна телефонистка пробегающая, одна, лежащая в обмороке. Тут Ванин нашел и пистолет, которым он гладит ее по спине и приговаривает: «Только тихо, только тихо, не волнуйтесь, барышня, дайте мне Балтийский экипаж». В это время приближается юнкер. Ванин продолжает: «Дайте мне Балтийский экипаж, только скорей, скорей, скорей». Готово и – бах в юнкера. Этот великолепный актерский этюд был сделан чисто импровизационным методом.

Третьим актером, с которым я познакомился на этой же картине, был Н. П. Охлопков – человек, с моей точки зрения, необыкновенного таланта и обаяния.

Разумеется, он не профессиональный актер, он, в общем, конечно, режиссер. И опять с ним можно работать только чисто импровизационным методом.

Мы сделали несколько проб Охлопкова, пытались пробовать его в разных сценах. Здесь я увидел третью и поразительную индивидуальность актера. Я увидел актера, который превыше всего ценил внешнюю форму, хотя сам был необыкновенно органичен. Когда мы пытались с ним разобрать эпизод, он всегда придумывал какие-то необыкновенные трюки, очень сложные и интересные. Так, например, придут министры, и он скажет «садитесь, пожалуйста», подставит стул одному и тут же этот стул предложит другому, чтобы тот сел мимо стула, а второй удивится, и он сядет сам и т. д., то есть масса сложных, чисто внешних трюков.

В то же самое время в своей игре он был необыкновенно прост. По сути говоря, он не играл, он просто существовал. И это было в нем самое хорошее, обаятельное и интересное.

Когда мы сделали его пробы, то оказалось лучшим следующее. Мы одну сцену пробовали, вторую, третью, четвертую с заранее установленным текстом из сценария. Затем мы сняли одну пробу специально для оператора Б. И. Волчека в разных поворотах. Я сказал Охлопкову: «Позовите кого-нибудь оттуда, затем с другой стороны, с третьей стороны: „Вася, Федя, Дмитрий Иванович, Федор Иванович, идите сюда, я скажу вам что-то интересное…“

Вот это „что угодно делать“ оказалось самой сильной пробой, потому что здесь он не играл, а просто звал людей.

Значит, с ним нужно