– И правда, люди добрые, мы идем от Москвы, добираемся до своего села, – подтвердила Софья, надвинув платок на самые брови. – Я раньше жила в этой усадьбе, в Ниловке.

– Гляди-ка, по-нашему лопочут, – переглянулся с бородачом солдат. – А этот ваш долговязый отчего по-французски тарабарит? Кто он такой?

– Он простой лекарь, давно в России живет, – сказала Софья, заслоняя собой Франсуа. – Он потому и не уехал вовремя из Москвы, что барыню свою больную бросать не хотел, лечил ее.

– А пистолеты у вас для чего? – спросил солдат и велел бородачу: – Слышь, Ерема, забери у них оружие.

– А чего с ними калякать? – выступил вперед мрачный мужик со шрамом во всю щеку. – Они-то нашими только прикидываются, а сами басурманы как есть! В колодезь их или на осину! Только баб сначала используем.

– Да ты что, Исай, мы ж не нехристи какие-нибудь! – возразил солдат. – Командир наш такого не одобряет.

– А как над моими дочками супостаты ругались, так это можно было? – свирепо нахмурил брови мужик со шрамом.

Один из товарищей Исая поддержал его, и Софья с Эжени похолодели от испуга, а Франсуа дернулся вперед, но был схвачен с двух сторон крепкими крестьянскими руками.

– Нет, – решительно заявил солдат, – так не годится. Отведем их в усадьбу, пусть его благородие, когда вернется, сам с ними дело решает.

Ополченцы погнали перед собой плененных «шпионов» к ниловской усадьбе, где, очевидно, располагался штаб партизанского отряда. Франсуа шел, припадая на поврежденную ногу и постанывая при каждом неловком движении. Эжени и Софья поддерживали его, хотя у них самих ноги деревенели от страха.

– Надо же: убежать от французов, чтобы свои чуть не порешили! – шепнула Софья, опасливо озираясь по сторонам.

– Гляди, а мусью-то хромает совсем как наш командир, – с усмешкой заметил Ерема, обращаясь к солдату.

– Только его благородие хромает, потому что рану получил в бою, а этот… лекарь на ровном месте споткнулся да себя же голосом и выдал, – заметил отставной, подгоняя пленников прикладом ружья. – Слышь, поспешайте, странники, а то эдак и до темноты не доковыляете.

Ниловская усадьба, очевидно, совсем недавно покинутая стоявшими здесь французскими солдатами, выглядела такой же разоренной, как другие подмосковные имения. Дом с обвалившейся во многих местах штукатуркой зиял темными провалами окон, которые почти все были без стекол, со следами копоти от костров. Можно было не сомневаться, что и внутри дом имеет такой же разоренный вид, как снаружи. А на дворе, похоже, еще совсем недавно лежали тела убитых в военных стычках, о чем свидетельствовали свежие холмики возле рощи.

Навстречу небольшому отряду из дома вышел с ружьем наперевес рослый мужик лет шестидесяти, в котором Софья сразу узнала Трофимыча, слугу своего отца. Это придало ей бодрости, и она кинулась вперед с радостным восклицанием:

– Трофимыч! Ты меня узнаешь? Я ведь Софья, дочка Ивана Григорьевича!

Трофимыч, с сомнением оглядывая троих пленников, только покачал головой.

– Вот, говорил же я, что эти супостаты только прикидываются православными, – проворчал хмурый Исай. – В колодезь их – и дело с концом!

Но тут Софья сообразила, что Трофимыч, который видел ее совсем маленькой, не мог узнать взрослую девушку, и быстро напомнила:

– Трофимыч, но я ведь дочка Мавры, экономки твоего барина! Помнишь Мавру?

– Мавру помню, как не помнить, – кивнул Трофимыч и внимательно пригляделся к Софье. – Ты и вправду на нее похожа. Только я ж тебя видел, когда ты еще малышкой была.

– Да, меня в восемь лет увезли из Ниловки! – подтвердила Софья и оглянулась на конвоиров: – Вот видите, и Трофимыч вам подтвердит, что я дочка здешнего барина и его экономки. А Евгения и ее муж служили у моей тетушки, сестры Ивана Григорьевича.

– Да кто вас разберет, пусть его благородие решает, что с вами делать, – проворчал солдат. – Ступайте-ка в дом.

Пленников поместили в одной из комнат рядом с гостиной, которая, впрочем, уже мало чем напоминала парадные покои барского дома. Бедняга Франсуа, кряхтя от боли, принялся растирать пострадавшую ногу, потом с помощью Эжени перевязал щиколотку узкой полосой ткани. Софья подошла к наполовину разбитому окну, из которого виднелся двор и идущая к нему дорога, но в стремительно наползающих сумерках мало что можно было рассмотреть.

За дверью гомонили крестьяне; иногда в их голосах слышались угрозы, заставлявшие пленников внутренне сжиматься. Впрочем, теперь, после встречи со старым слугой отца, Софье уже не было так страшно; во всяком случае она верила, что даже озлобленные на врагов мужики не станут казнить пленных, не выслушав их объяснений.

Скоро за окном раздался стук копыт, и в темноте Софья разглядела, что к дому подъехало несколько всадников. Лиц ей не было видно, только силуэты.

– Наверное, вернулся командир этих ополченцев, – шепнула она друзьям. – Дай Бог, чтобы он оказался умным человеком.

– Я слыхал, что русские мужики часто берут командовать своим ополчением раненых солдат и офицеров, которых подымают с поля боя, – сообщил Франсуа.

Скоро за дверью послышались оживленные голоса:

– Слава Богу, ваше благородие, Никита Иванович, вы вернулись живой и невредимый!

– А отчего бы мне и не вернуться? Французы сейчас уже по окрестным селам не рыскают, а потянулись на запад. У них теперь одна забота – прорваться на Калугу, чтобы отступать не по разоренной Смоленской дороге. А наша цель – вынудить их как раз по этой самой дороге и отступать. Как видите, я не один вернулся, а со своим боевым товарищем. Он был ранен, а теперь подлечился и хочет догнать свой полк. Я бы тоже на запад поехал, да какой теперь из меня, хромого, офицер…

– А и не надо вам никуда ехать, Никита Иванович, вы нам и здесь нужны! – живо возразил солдат. – Как же мы без командира?

– Ну, Корней, здесь уж скоро ни одного француза не останется, зачем вам командир?

– Может, и не останется, а только мы давеча троих шпионов поймали: француз, а с ним две бабы, тоже подозрительные. И главное, одна уверяет, что была барышней в здешнем имении, будто бы и Трофимыча нашего знает.

– Да ну? И где ж эти страшные шпионы? – раздался насмешливый голос, при звуках которого Софья вздрогнула.

– А в соседней комнате сидят, мы их там заперли, – ответствовал Корней. – Но трогать не стали, пусть Никита Иванович сам их допросит.

Заскрипел отодвигаемый засов, и на пороге появился солдат, державший в руке плошку с зажженным фитилем. Отступив в сторону, Корней пропустил вперед того, кто, по-видимому, и был Никитой Ивановичем – бывшим офицером, а ныне – командиром отряда ополченцев. Никита Иванович – немолодой, но еще крепкий человек, вошел в комнату, хромая и тяжело опираясь на палку.

А взгляд Софьи устремился дальше, к двери, где стояла еще одна фигура, терявшаяся в темноте. Через пару секунд этот третий тоже вошел в круг света, и почти одновременно раздались возгласы: