– Призванов!..

– Софья!..

Эжени и Франсуа тоже узнали гусарского офицера, хотя сейчас он, как и Никита Иванович, был не в мундире, а в сером полукафтанье ополченца.

– Так вот что это за шпионы! – усмехнулся Призванов, оборачиваясь к своему боевому товарищу. – Поверь, Жигулин, если они – шпионы, то ты – сам Бонапарт.

– Да я уж понял, что мои бдительные стражи опростоволосились, – сказал Никита Иванович, разглядывая задержанных. – Ну, как можно было такое подумать на двух женщин и пожилого учителя? Вы ведь учитель, месье? – уточнил он по-французски.

– Да, а еще врач, – живо откликнулся Франсуа. – Я служил в имении одной русской барыни, а теперь…

Но Евгения не дала мужу договорить, принялась с жаром расписывать, какие мытарства пришлось пережить всем троим в Москве, а потом в дороге, закончившейся пленом и несправедливыми обвинениями ополченных крестьян.

Призванов слушал не менее внимательно, чем Жигулин, но смотрел при этом не на говорящую без умолку Евгению, а на молчаливую Софью.

А девушка застыла, глядя в одну точку, поскольку вдруг поняла, кем был тот образ, который чаще других мелькал перед ней в бреду и призывал не сдаваться. Увы, то было лицо не Юрия, а Призванова – человека, которого она хотела вычеркнуть из своей жизни. Но вот он снова здесь, перед ней, смотрит на нее изучающе-насмешливым взглядом, так что ей даже стало неловко оттого, что она сейчас выглядит не лучшим образом – усталая, измученная, в крестьянском платье и платке.

Через несколько минут, когда все недоразумения прояснились, Никита Иванович распорядился насчет ужина, и его подчиненные захлопотали, позвали откуда-то двух баб, которые живо накрыли на стол, принесли хлеб, пироги с кашей, вареные яйца, творог, мед, бутыль наливки и жбан браги.

Призванов, сев за стол напротив Софьи и Эжени, заметил с неопределенной усмешкой:

– Знаете, милые дамы, вам повезло, что вы не нарвались на отряд Фигнера.[19] Александр Самойлович – храбрый и ловкий партизан, но скор и жесток на расправу с пленными.

– Все-таки, я думаю, даже он бы не принял наших пленных за противников, – добродушно заметил Жигулин, попивая вино. – Можно только посочувствовать мирным обывателям, пережившим такие мытарства.

– Этого бы не случилось, Софи, если бы вы покинули Москву в тот день, когда я вам советовал, – заметил Призванов.

Эжени, которой Софья не сообщила о встрече с раненым гусаром, удивленно взглянула на девушку, и та поспешила пояснить:

– У нас были такие обстоятельства. А как вы, граф, оказались здесь, в отряде ополченцев?

– Да тоже, знаете ли, обстоятельства, – развел руками Призванов.

– Этот герой не любит хвастать своими подвигами, – заметил Никита Иванович, похлопав Даниила по плечу. – Он ведь был тяжело ранен в Бородинском сражении, лечился в госпитале при монастыре. А едва поправился, тут же пустился искать свой эскадрон. По дороге набрел на наш партизанский отряд, а здесь, кроме меня, еще оказались его знакомые. Он вместе с ними совершил одну отчаянную вылазку, из которой они выбрались чуть живые, но зато двух французов взяли с секретным донесением. Теперь, когда наша армия погнала противников на запад, партизанские действия под Москвой уже не так важны, и Даниил снова собирается догонять свой полк, хотя, по-моему, наш храбрец не совсем еще оправился после ранения.

– Да полно тебе, Никита, вспоминать мои раны, когда я о них уже забыл, – махнул рукой Призванов. – Я-то здоров, могу прямо сейчас в путь. Но двое моих товарищей еще должны лечиться недельку-другую, хоть и считают свои раны царапинами. Как только они окрепнут, поскачем следом за нашими полками, на запад.

– Значит, вы будете ехать небольшим отрядом? – уточнила Софья.

– Думаю, человек шесть-семь наберется. – Призванов посмотрел на девушку с чуть заметной улыбкой. – А каковы ваши планы, мадемуазель?

За Софью ответила Эжени:

– Мы собираемся нанять по дороге лошадей и возвращаться под Харьков, в наше имение… вернее, в имение покойной Домны Гавриловны.

– Это вы правильно решили, – кивнул Призванов. – Только сейчас женщинам путешествовать одним рискованно. Месье Лан, конечно, человек храбрый, но к иностранцам у наших мужиков пока отношение весьма неблагосклонное, особенно вокруг Москвы. Знаете ли что… дам я вам в сопровождающие одного унтер-офицера, надежного человека. У него была контузия, так пусть теперь немного отдохнет и вас заодно проводит.

Эжени осталась довольна таким предложением, а Софья молчала, сосредоточенно раздумывая, и вдруг спросила Призванова:

– А в Вильно вы скоро будете?

– Думаю, не позже декабря. А что?

– Вашу тетушку вы там увидите? И мою тетушку, Ольгу Гавриловну?

– Надеюсь, да, – ответил Призванов, несколько удивленный ее допросом. – Когда мы вытесним из Вильно французов, окрестные помещики съедутся туда из своих деревень.

– Я хочу доехать с вами до Вильно! – неожиданно заявила Софья. – Да, я хорошо подумала и считаю, что более удобного случая мне не представится. Ольга Гавриловна больна, а я дала слово с ней повидаться. Я должна успеть, вы понимаете?

Призванов молчал, обескураженный столь решительным намерением девушки, а Эжени, всплеснув руками, запричитала:

– Да ты с ума сошла, Софи, как тебе такое в голову пришло? Ехать с солдатами, неизвестно по какой дороге, когда вокруг война, опасности, да и зима на носу! Нет, это безумие, и я тебя не пущу!

Софья еще раздумывала, чем убедить старшую подругу, как вдруг на помощь девушке неожиданно пришел Призванов:

– Знаете, Эжени, пожалуй, предложение вашей барышни не такое уж безумное. Наполеоновские войска сейчас отступают на запад, по разоренной Смоленской дороге. Наша армия их преследует и закрывает путь к южным губерниям. Враг с каждым днем слабеет. А когда наш небольшой отрядец отправится в путь, французы и вовсе отъедут далеко, стычки с ними нам уже не будут грозить. Могу поручиться, что довезу вашу барышню до Вильно в целости и сохранности. Ну а там уж, когда уеду в действующую армию, оставлю ее на попечение тетушки. Пусть побудет у Ольги Гавриловны, а после вернется в Старые Липы. Лучше не спорьте, Эжени. Ведь если такая девушка, как Софья, что-то решила, вам ее все равно не остановить.

Будь на месте Призванова кто-то другой, Софья поблагодарила бы его за поддержку; но в данном случае у нее язык не поворачивался сказать что-то хорошее, и она, молча кивнув, встала и отошла в сторону. Эжени бросилась за ней и горячо зашептала:

– Как ты можешь с ним ехать? Ведь сама говорила, что он твой враг, что ты его ненавидишь!