— Зачем? Тотемом можно и распятие обозвать! Создать крест, освятить, привязать к умению. Вот и все.

Кондратий и Ставросий зашептались, потом синхронно кивнули.

Радостный Боромир полез за печку, видимо, намереваясь вытащить нечто помогающие в освоении еще одного непрофильного рыцарю умения.

— Матерь Божья, Пресвятая Богородица! — вдруг вскрикнул он.

— Чего там? Чего орешь?

— Крыса! Крыса тут!!! Или не крыса… Не успел рассмотреть… Юркнула в щель.

— И чего? Крыс никогда не видел?

— Так ведь крыса — моб. А в моем доме мобов быть не может!

— Мдя… Совсем ты, Боромир, мышей ловить перестал, — скаламбурил посадник.

Староста выбрался из-за печи с маленьким глиняным горшочком в руках.

— Вот! — гордо сказал он, передавая горшочек Константину. — Открывай. Там внутри плашка. Зажми ее в кулаке — умение пропишется. Останется выбрать тотем.

— Крест, — твердо сказал рыцарь. — Прямой католический крест. Других вариантов не рассматриваю.

Вскочил молчавший доселе Пажопье.

— Ваша милость, ваша милость! Дозвольте! Я могу смастерить!!! У меня и материал подходящий есть. Из лесовика хребтина. И лоза Небесного Хмеля!

— Лоза хмеля???

— Небесного… Есть такой, не сомневайтесь!

Ставросий придирчиво осмотрел толстячка.

— Вижу я, парень ты рукастый, щедро тебя Господь одарил умениями да навыками. Я на этот труд благословляю. Епископ?

— Господь в помощь.

И два почти святых одновременно перекрестили корзинщика. Вокруг его ладоней засеребрилось сияние, и желание работать переросло в маниакальное стремление.

— С… Спаси-и-и-ибо-о-о… — протянул Пендаль, широко распахнув глаза и всматриваясь в свои и без того немалые крафт-статы, взлетевшие вообще к небесам. — Святые отцы… Да вы… Да я… Да мы… Ведь это! Ну! Я скоро!!!

И выскочил во двор.

За ним засеменил колобок, сверкая новыми лапоточками с бонусами на скорость, ловкость и уклонение.

— Фо-о-офан! Фофана ждать! Фофан ну-у-ужны-ы-ый!

…

Из всех темных, отсыревших углов комнаты без дверей и окон полезли пауки. Много, очень много… Они ковром застлали пол, накрыли волной тело поверженной бабы Гули. Мохнатое, восьминогое воинство за считанные секунды обглодало тело до костей. И ринулось на княжну.

Та завизжала, безжалостно топча копошащиеся хитиновые тельца, стряхивая их с себя и давя под сарафаном. Пауки хрустели и умирали сотнями, но было их слишком много…

Девушка сорвала сарафан и, наконец, дотянулась туда, где пауки кусались больнее всего.

— Где ты? — закричала она. — Приди! Спаси меня, любимый! Мой… Мой рыцарь! Я погибаю… Без тебя… ПОМОГИ-И-И-И!!!

Она продолжала битву с пауками, но это становилось труднее с каждой секундой. Они оплетали ее тело, яд ломал волю и разум, в глазах плыло…

Абсолютно нагая Данунашка висела в липкой паутине. Она уже не сопротивлялась и не дёргалась. Давно поняла, что чем больше старается выбраться, тем безнадежней запутывается. Да и сил совсем не было.

Но и без этого, сотни и тысячи мелких паучков продолжали оплетать ее километрами прочных, как стальная проволока, нитей.

Паучки споро делали свою работу, иногда заползая в уши, нос, рот и… Вообще везде.

Та же паутина и проступающие сквозь стены слизь и плесень вспухали образами непередаваемо мерзкого, ухмыляющегося лица.

Время от времени паучки всей толпой отбегали от княжны на несколько метров и собирались в подобие того же оскала. Придирчиво осматривали девушку. Потом рассыпались, и вновь продолжали наращивать кокон.

Смрадный запах тлена забивал легкие. Какие-то белесые черви, струпья и капли гноя падали на лишенную волос голову княжны.

И голос. Отвратительный, тягучий, как протухшая кровь и скребущий ржавым гвоздем слух.

— Ско-о-о-оро… Уже скоро… Вот, ты уже и не сопротивляешься-я-я-я… Потом привыкнешь. А потом, тебе начнет это нравиться. А пото-о-о-ом… О-о-о-о… Потом… Ты не сможешь без этого обходиться…

— Без чего??? — хотела воскликнуть княжна, но рот оказался набит пауками под завязку, она закашлялась. Даже пошевелиться было невозможно, разве что пальцы левой руки немного двигались. И еще можно было зажмуриться. Пока можно.

Но голос, казалось, отлично понял невысказанный вопрос. Рассмеялся смехом театрального Мефистофеля, но быстро скатился в истеричное хихиканье.

— Му — ха — ха — ха — хе — хехи-и-и — хи-и-и-и… Тьма. Великая Тьма поглотит твой свет. Ты уже сама, сама!!! САМА! Сама сделала первые шаги во тьму! Я лишь укажу дорогу… У каждого, каждого… У каждого — свой путь из проклятого, всесжигающего света во всепоглощающую тьму… Мой — через тлен и разложенье… Я подтолкну… Я направлю… Первые шаги ты сделаешь по моему пути… Твой свет ярок. И тем непроницаемей будет Тьма! Прими Тьму… Стань моей сестрой во мраке служения Истине! Ты уже, уже, уже-е-е-е-е!!! Принесла две жертвы! Две! Ты убила! Убила!!! И лишилась сил целителя и кусочка своей души… Вместе с волосами ты отдала часть себя!!! Осталось еще три… Еще три жертвы… Три… И ты… Ты будешь сильна! Я дам, дам тебе!!! Власть! СИЛУ! ПЯТИСОТЫЙ УРОВЕНЬ!!!

— Ничего себе!!! Ну ты даешь!!! Пять слотов под ауры! — Дымов ходил кругами, жадно рассматривая получившуюся у Пажопье вещь. Большой, футов пяти с половиной, белый крест, увитый темно-зеленым и иссиня-черным плетением, выглядел очень стильно. — Даже у иконы Пресвятой Богородицы — семь! А уж она намолена-а-а-а… У обычных икон — всего одна!!! Если две — уже раритет. Три — чудодейственная реликвия! Ка-а-а-ак???

— Фо-о-офан хороший! Фо-о-о-офан помога-а-ал!

Пендаль, с все еще отстранённым выражением лица и блаженной улыбкой, тупо кивнул. Он, видимо, и сам не ожидал подобного результата.

— Колобок и правда — молодец. Тут ведь дело в чем… Крест, мало того, что без единого гвоздя изготовлен. При крафте не использовался металл вообще. Да и инструменты — по минимуму. А Фофан и лозу перекусывал, и углы отмерял, и… много чего еще… В общем, да, без него такой бы вещи не вышло. Да и благословление на труд — штука просто неописуемая. Ну и мои навыки… Плетение, столярка, обработка… Ну и материалы. Не из простых, мягко говоря… Одна лоза чего стоит! А сердцевина матерого лесовика… Просто клад. У меня много всякого припасено было… Короче, повторить такое — навряд ли смогу. Я даже апнулся, теперь всего ничего до максимума.

— А это что? — посадник ткнул пальцем в объемную, литра на три, бутыль, притороченную к поясу корзинщика.

Тот немного смутился, но, выдержав взгляд, ответил.

— Фляжка. Плетеная. Из остатков материалов смастерил.