– Не обнаружил ли ты сигналов “Челюскина”?..

Я включаю передатчик, зову обоих… Ответа нет. Опять слушаю… Иду к Шмидту» (Там же, с. 4–5).

Сквозь тьму ночи и завесу метели на истоптанном снегу с разбросанными тут и там бочками и ящиками проступали очертания вкривь и вкось поставленных наспех палаток со скатами, провисшими от накопившимися снега. По воспоминаниям одного из участников событий в поставленных наспех палатках «…лежали довольно спокойно и изредка даже шутили и смеялись. Но смех был, конечно, нервный. О чем говорили в ту первую ночь? Говорили о тесноте палаток. Говорили о гибели “Челюскина”. Говорили, что “полундра” мировая, что картина гибели корабля жуткая. Каждый вспоминал, где он находился в тот момент, когда раздался треск. Рассуждали о том, как мы отсюда выберемся. Предположения были самые туманные, много об этом не говорили. Все сильно устали» (Там же, с. 14). Тем не менее отдельные свидетельства весьма показательны с точки зрения настроения людей. Так, гидрограф Хмызников в своих воспоминаниях отмечает, что Кренкель интересовался у товарищей по палатке, кто именно собирается в будущую навигацию принять участие в плавании по Северному морскому пути, а Ширшов предлагал начать запись желающим поработать на дрейфующей станции и т. д.

Первое утро на льдине 14 февраля каждый воспринимал по-своему. На плотника Воронина (недавнего крестьянина из костромской глубинки) произвело впечатление, как «…наших ребят, лежавших у края палатки, занесло снегом. Пришлось им из-под него выбираться. Есть нечего, кроме галет и мороженых консервов. Горячего, конечно, не было. Нашли чайник, стали искать пресную воду. В чайник наложили льду, растопили его, вскипятили чай, не хватило посуды – пришлось использовать консервные банки. Как только попили чаю, наше руководство объявило, что надо построить барак» (Там же, с. 40).

«Наше руководство» – это инженер Ремов, который не мог себе позволить отвлекаться на мелочи, вроде снега в палатке или утреннего завтрака. «Пришел на место гибели “Челюскина” и ориентировочно подсчитал наличие стройматериалов… После короткого доклада начальнику экспедиции был утвержден план строительства. В первую очередь было решено построить барак на 50 человек и камбуз. Участок для постройки был выбран по совету капитана в ста метрах от места аварии, чтобы сократить расстояние по доставке стройматериалов» (Там же, с. 32).

В воспоминаниях женщин больше бытовых деталей. Параскеву Лобзу мужчины – обитатели ее палатки избрали старостой палатки и одновременно постоянным дневальным. На восемь человек она разыскала на льду и в снегу пять кружек, три вилки, две ложки, ведро, примус и пять примусных иголок. Уже сутки спустя после катастрофы было готово горячее: «В два часа с ведром иду за супом. С подветренной стороны камбуза-костра стоит уже очередь человек в восемь в ожидании раздачи обеда – кто с кастрюлей, кто с ведром, чайником или тазом. Начинается раздача. Без очереди подходят товарищи из палатки, где не хватает общей посуды. Они едят тут же, у костра, помешивая суп вилкой или щепкой, чтобы еще раз наполнить свои кружки.

После обеда получаем на складе малицы. Нашли среди ропаков свои вещевые мешки, добываем пять подушек, матрац. Беремся за усовершенствование палаток. В нескольких местах порванный брезент заткнули простынями, скалываем ледяные бугры пола, покрываем его сплошь фанерой, на которую стелем войлок. Палатка приведена в порядок. Нагреваем ведро снеговой воды и под открытым небом при свете луны устраиваем первое умывание» (Там же, с. 17–18).

Семенов оказался свидетелем преобразования своей палатки в «узел связи»: «Вошел Кренкель, объявил новость: выматывайтесь, мол, палатка отдана под радиостанцию… Палатку стали очищать и на “улицу” полетели войлок, фанера, спальные мешки… У костра на треноге из палаточных кольев подвешен котел. Дядя Саша помешивал в котле закоптелым черпаком. Вокруг на корточках люди в малицах отогревают в огне замерзшие мясные консервы. Я вошел в круг, взял из раскрытого ящика банку консервов… Через 20 минут я ел горячие, сочные, жирные консервы… А потом почувствовал, что я совершенно здоров… На льдине я научился с большим вниманием относиться к таким простым вещам, как пища, сон, отдых, работа» (Там же, с. 124).

Главным достижением первых суток пребывания на льду стало установление радиосвязи с материком. Шмидт предложил начальнику полярной станции Уэлен Хворостанскому «…мобилизовать возможно больше нарт… Лучше выступить позже, но с 60 нартами, чтобы закончить дело разом. Наши люди пойдут, конечно, пешком… Также будут на нартах женщины, больные. Вы правы, предложив мысу Северному также включиться в операцию помощи. Мы живем хорошо и будем терпеливо ждать, но ледяная стихия остается стихией»…

Лишь после установления связи с Большой землей Шмидт посчитал возможным провести короткую встречу со своим коллективом, рассказав людям об их ближайших перспективах и собственных намерениях. Люди на льду обеспечены продовольствием, по крайней мере на два месяца, как и теплой одеждой. Связь работает достаточно надежно, страна и руководство в курсе событий в Чукотском море. Кроме собачьих упряжек в эвакуации лагеря будет участвовать авиация. Все, что требуется от самих челюскинцев, – это продержаться до подхода спасателей, не уподобившись участникам некоторых иностранных экспедиций, таких как у Нобиле.

Опыт Нобиле учитывала и Москва, где уже 14 февраля была организована специальная комиссия по оказанию помощи челюскинцам во главе с заместителем председателя Совнаркома В.В. Куйбышевым. Его заместителями стали Иоффе (от ГУ СМП, оставленный Шмидтом на время похода «Челюскина» в Москве на «хозяйстве»), моряк Янсон (от Наркомвода), С.С. Каменев, представлявший в Арктике интересы военных, и Уншлихт, стоявший в 1928 года во главе комитета, отвечавшего в Москве за организацию работ по спасению участников экспедиции У. Нобиле. Это все были весьма компетентные, опытные администраторы и специалисты. Практически одновременно на Чукотке приступила к мобилизации местных возможностей «руководящая тройка» во главе с начальником полярной станции на мысе Северный Петровым.

Вторая половина февраля 1934 года определила судьбу челюскинцев благодаря двум обстоятельствам: во-первых, они сами продемонстрировали реальные возможности выдержать тяжелые испытания; во-вторых, мероприятия, предпринятые столичным руководством на основе информации из лагеря Шмидта и предшествующего опыта, оказались правильными.

Сами челюскинцы под руководством Шмидта также не теряли времени даром. «На майне у места гибели судна, в хаосе льдин, бревен и различных обломков копошатся бригады. Вот несколько человек возятся у обледенелого бревна, торчащего из льда. Его раскачивают, пробуют выдернуть, но бревно не идет. Бегут за ломом – ломов имеется только два, и потому они все время нарасхват. Бревно окалывают и затем с дружным “взяли! ” дергают. Бревно немного подается вперед, но льдина под ногами тянущих тоже передвигается, и два человека проваливаются по колено в воду. Еще несколько усилий, и бревно освобождено… Ближе к майне – месту гибели судна – строился барак. Плотники уже уложили первые два венца его стен. Посередине между бараком и палатками, которые были поставлены у южной окраины поля, строился камбуз… К западу от будущего камбуза составлялись ящики продовольственного склада» (Хмызников, 1936, с. 127–128).