Люсия весь день пребывала в подавленном настроении. Когда я принималась уговаривать ее поехать со мной, она всякий раз заверяла, что совсем не против остаться здесь с дядей Джозайей. «Все в порядке, просто на душе как-то тяжело, но это пройдет», — снова и снова повторяла она. Наконец, когда мы уже собирались ко сну, я заключила Люсию в объятия и умоляюще попросила объяснить, что же такое с ней творится.

— Нет-нет, все хорошо, разве только… Я не вправе ничего требовать, но мне очень хотелось бы находиться рядом, когда ты вскроешь пакет.

— Ты имеешь полное на это право! — воскликнула я, упрекая себя за недогадливость. — Поедем со мной, и мы вскроем пакет вместе.

— Нет, одна из нас должна остаться с твоим дядей.

— Тогда я не стану вскрывать пакет до своего возвращения.

Люсия просветлела лицом и горячо поцеловала меня:

— Спасибо, Джорджина! Значит, мы скажем твоему дяде завтра утром, что мне надо ненадолго отлучиться? К слову, почему бы тебе не путешествовать под моим именем? Я про гостиницу говорю, а не про встречу с поверенным, разумеется. Ты наденешь мою одежду и возьмешь мой чемодан — тогда иллюзия будет полной, даже Шарлотта ничего не заподозрит.

Частная гостиница Даулиша,

Джордж-стрит, Плимут

Вторник, 30 октября

Столько всего надо написать, но начать следует с рассказа о встрече с мистером Ловеллом, пока она еще свежа в моей памяти. Адвокатская контора размещается в высоком узком здании из бурого камня; пожилой клерк поднялся со мной на третий этаж, и там на лестничной площадке меня сердечно приветствовал сам мистер Ловелл. Интуиция меня не обманула: он высокий, долговязый, свежий лицом и выглядит не старше двадцати пяти лет, хотя я думаю, ему по меньшей мере тридцать. Вдоль трех стен у него в кабинете тянутся книжные полки, на которых представлено поистине удивительное собрание предметов: камни, ракушки, птичьи яйца, десятки пресс-папье, рыболовные крючки, медные инструменты, куски цветного стекла, декоративные вещицы всех форм и размеров, а равно книги, втиснутые как попало. Стол был завален грудами бумаг вперемежку с книгами, многие из которых лежали раскрытые, обложкой вверх. На свету у окна стояло кресло.

— Боюсь, у нас тут все еще царит полнейший хаос, мисс Феррарс, — промолвил он, подводя меня к креслу.

Я не могла не заметить, что Генри Ловелл весьма привлекателен. У него густые белокурые волосы, слегка растрепанные, и длинное, чисто выбритое лицо; кожа на подбородке чуть красноватая, словно раздраженная бритвой. Его костюм — коричневая пара из грубого твида, с кожаными заплатками на локтях — более приличествовал бы какому-нибудь неотесанному фермеру. Молодой человек подтащил по ковру стул, уселся, вернее, живописно расположился на нем, и следующие несколько минут мы разговаривали о моем путешествии и болезни мистера Везерелла: несмотря на оброненное мистером Ловеллом замечание о «все еще царящем хаосе», скоро стало ясно, что он вот уже несколько лет ведет почти всю практику (наследственное дело моей матушки было одним из немногих, которыми мистер Везерелл занимался самолично) и что у него в кабинете всегда такой беспорядок.

К концу нашей светской беседы я исполнилась решимости поведать мистеру Ловеллу все, кроме тайны рождения Люсии, которую я обещала не раскрывать, покуда у меня остается хоть малейшая возможность заполучить в свои руки матушкины бумаги. Он внимательно, не перебивая, выслушал мой рассказ, хорошо продуманный по дороге в Плимут: как Розина сбежала от жестокого и грубого отца, вышла замуж за Жюля Эрдена во Франции (о Феликсе Мордаунте я не упомянула) и впоследствии всегда отказывалась говорить о своем детстве.

— Так что вы сами понимаете, мистер Ловелл, — в заключение сказала я, — почему я уверена, что моя матушка хотела бы, чтобы пакет оказался в моем распоряжении теперь, когда мы с кузиной встретились.

Несколько долгих секунд мистер Ловелл молчал, не сводя с меня встревоженного взора, а потом наконец произнес:

— Мне очень жаль, мисс Феррарс, но распоряжения вашей покойной матери совершенно недвусмысленны, и оговоренное в завещании условие не имеет никакого отношения к вашей кузине, мисс Эрден. Я ни минуты не сомневаюсь в том, что ваша матушка действительно хотела бы, чтобы вы получили пакет в свое владение при описанных вами обстоятельствах, но — увы! — закон вынуждает меня исполнять письменно выраженную волю, а не предполагаемые желания завещателя.

— Но в таком случае, мистер Ловелл, вы же можете хотя бы сказать мне, в чем состоит условие, оговоренное в завещании?

— Боюсь, нет. Ваша матушка, как я уже говорил, отдала распоряжения ясные и недвусмысленные. Пока ваши обстоятельства не изменятся неким вполне определенным образом, я не вправе ни отдать вам пакет, ни раскрыть подробности завещания. Если бы я не совершил непростительную ошибку, отослав вам письма Розины Вентворт, вы бы вообще не узнали о существовании пакета.

— Пока мои обстоятельства не изменятся неким вполне определенным образом, — задумчиво повторила я.

— Да, совершенно верно.

— Но если они вдруг изменятся, мистер Ловелл, как вы об этом узнаете, если моя матушка не пояснила вам, что именно имеет в виду? Значит, она пояснила?

— Ну… да, — неловко промямлил он. — Право слово, мисс Феррарс, мне не следует обсуждать с вами все это…

— Понимаю ваши чувства, мистер Ловелл, но я тоже ваша клиентка.

— Да… что ставит меня в очень затруднительное положение. — Он криво улыбнулся, и мне показалось, будто улыбкой этой он поощряет меня к дальнейшим рассуждениям.

Пока ваши обстоятельства не изменятся… Ну конечно! Как же я сразу не догадалась? Внезапно на память мне пришли слова тети Вайды, произнесенные на смертном ложе: «Ты девушка красивая… у тебя будут поклонники с серьезными намерениями… напиши мистеру Везереллу… сообщи, за кого выходишь замуж. Он объяснит… какие бумаги нужно составить…»

— Я поняла, в чем заключается условие, мистер Ловелл. Я получу пакет, когда выйду замуж или обручусь.

Вид у него сделался положительно несчастный.

— Ну… да, но…

— Но?

— Насколько я понимаю, мисс Феррарс, — сказал мистер Ловелл, бросив взгляд на мою левую руку, — вы не обручены… и не собираетесь обручиться в ближайшее время?

— Безусловно, нет.

— В таком случае, боюсь, я никак не могу отдать вам пакет.

— Но если бы я собиралась обручиться…

«С каким-нибудь любезным молодым человеком, который согласится сыграть роль моего жениха, — пронеслось у меня в уме. — С другой стороны, почему бы такового просто не выдумать?»

— Тогда вам следовало бы письменно известить меня, да. Но сама по себе помолвка, скорее всего, — почти наверняка — не удовлетворит условию, оговоренному в завещании. Больше я ничего не могу добавить, мисс Феррарс…