В Москве подозревали, что поляки готовятся к новой войне с Советским Союзом и хотят воспользоваться волнениями на Украине, где массовая коллективизация вызвала волну возмущения и настоящие крестьянские восстания. В 73 сельсоветах восставшие крестьяне просто свергли советскую власть. В Москве были крайне обеспокоены масштабами крестьянского недовольства. Из приграничных районов решили выселить всех поляков как потенциальных врагов советской власти.

11 марта 1930 года политбюро приняло постановление: «По имеющимся данным есть основание предположить, что в случае серьезных кулацко-крестьянских выступлений в Правобережной Украине и Белоруссии, особенно в связи с предстоящим выселением из приграничных районов польско-кулацких и контрреволюционных элементов, польское правительство может пойти на вмешательство.

Во избежание всего этого ЦК считает нужным дать ЦК КП(б)У и ЦК КП Белоруссии, а также соответствующим отделам ОГПУ следующие директивы:

— усилить в приграничных округах количественно и качественно оперативный состав и маневровые войсковые группы ОГПУ;

— операцию ареста и выселения кулацко-польских контрреволюционных элементов подготовить со всей тщательностью и провести в максимально короткие сроки;

— предупредить какие бы то ни было массовые выступления в приграничных округах».

В Москве всерьез рассматривалась возможность нападения на Советский Союз с территории Польши и Румынии, поэтому были выделены деньги заместителю председателя ОГПУ Генриху Ягоде и наркому обороны Климу Ворошилову для укрепления пограничных войск и военных округов.

11 августа 1932 года Сталин писал Кагановичу:

«Самое главное сейчас Украина. Дела на Украине из рук вон плохи… Если не возьмемся теперь же за выправление положения на Украине, Украину можем потерять. Имейте в виду, что Пилсудский не дремлет и его агентура на Украине во много раз сильнее, чем думают Реденс (председатель республиканского ГПУ. — Л.М.) или Косиор (генеральный секретарь ЦК компартии Украины. — Л.М.). Имейте также в виду, что в Украинской компартии (500 тыс. членов — хе-хв) обретается немало (да, немало) гнилых элементов, сознательных и бессознательных петлюровцев, наконец-прямых агентов Пилсудского. Как только дела станут хуже, эти элементы не замедлят открыть фронт внутри (и вне) партии, против партии…»

Литвинов предпринял срочные усилия для восстановления контактов с Польшей. Это остановило судебный процесс над католическими священниками в Киеве, который планировался ОГПУ. В Москве постановили отложить суд «до более благоприятного момента» в мировой политике.

Литвинов наладил хорошие отношения с аппаратом исполкома Коминтерна, чего не было при Чичерине. С руководителем Отдела международных связей исполкома Коминтерна Осипом Ароновичем Пятницким будущий нарком познакомился еще в 1902 году в Лукьяновской тюрьме. Литвинов и Пятницкий даже вместе бежали из тюрьмы, сохранили добрые отношения и не конфликтовали.

С начала 30-х сфера деятельности Коминтерна была ограничена, и он перестал быть помехой Наркомату иностранных дел. Но с органами госбезопасности и Литвинову не удалось наладить отношения. 20 августа 1932 года исполнявший обязанности наркома Крестинский отправил зампреду ОГПУ Всеволоду Аполлоновичу Балицкому памятную записку, в которой перечислял жалобы польских дипломатов на советскую госбезопасность. Крестинский позволил себе заметить: «У поляков есть некоторые основания жаловаться на грубость применяемых при наблюдении за польской миссией и при охране ее приемов». Крестинский просил органы госбезопасности позаботиться об устранении «моментов, могущих вызвать протесты и жалобы польской миссии и польского правительства».

Поляки жаловались на «неослабный надзор» над всеми, кто приходил в помещение польской миссии, «доходящий до фотографирования всех посетителей». Все советские граждане, которые так или иначе контактировали с польскими дипломатами, «арестовываются или как минимум вызываются в ОГПУ, где им делается предложение стать секретными сотрудниками».

5 марта 1932 года в центре Москвы произошла странная история. 28-летний бывший студент Московского университета Иуда Миронович Штерн выпустил пять пуль из револьвера в машину советника немецкого посольства в Москве Фрица фон Твардовского и легко его ранил. Немецкого дипломата срочно доставили в Кремлевскую больницу.

На допросе бывший студент будто бы признался, что на самом деле метил в германского посла Герберта фон Дирксена. 8 марта 1932 года в «Известиях» появилось сообщение ТАСС, из которого следовало, что «покушение имело целью вызвать обострение отношений между СССР и Германией». 11 марта «Известия» поместили новую заметку ТАСС, в которой сообщалось, что группа террористов исполняла «задание некоторых польских граждан». Штерн был исполнителем, Сергей Сергеевич Васильев, бухгалтер Центросоюза, — его сообщником, связанным с сестрой польского дипломата и бывшего офицера Белой армии Всеволода Любарского. На процессе организатором назвали именно Любарского, который приезжал в Москву с польским дипломатическим паспортом в качестве дипкурьера. Суд приговорил Штерна и Васильева, исполнивших «приказ польского фашизма», к смертной казни.

Поляки возмутились предположением, что они пытались убить немецкого посла. В том, что вся история была липой, и советские дипломаты не сомневались.

Москва регулярно проводила обмен заключенными с Польшей. Смысл состоял в том, чтобы вызволить из польских тюрем коммунистов, выполнявших задания Коминтерна. Поляки не хотели отдавать тех, кто призывал к вооруженному восстанию и отторжению от Польши украинских земель. Например, они отказались отпустить известного подпольщика Бронислава Тарашкевича. Один раз его уже выдали Москве, а он опять оказался на территории Польши. Крестинский писал секретарю ЦК Кагановичу:

«Для нас Тарашкевич представляет ценность не только как видный работник Польской Компартии вообще, но и особенно как признанный вождь рабоче-крестьянских масс Западной Белоруссии. Его пребывание на советской территории имеет огромное значение на случай войны с Польшей. Тов. Тарашкевич принес бы нам в этом случае огромную пользу не только в агитационно-пропагандистской работе на Белорусском фронте, но, вероятно, сыграл бы большую роль в органах революционной власти в случае занятия нами Западной Белоруссии».

Польских коммунистов все-таки удалось выменять. Они приехали в Советскую Россию. А война с Польшей случилась: в сентябре 1939 года Красная армия нанесла с востока удар по польской армии, оборонявшейся от немецких войск. Но польские, западноукраинские и западнобелорусские коммунисты Сталину уже не понадобились — их уничтожил НКВД как участников «контрреволюционной националистической организации».

Американский профессор Сэмюэль Харпер рассказывал, как в начале 30-х годов он ехал в поезде Москва — Берлин вместе с курьером немецкого посольства полковником в отставке. Когда они проходили досмотр в польской таможне, профессор Харпер сказал полковнику:

— Ну вот мы и в Европе.