— Позвольте мне, государь, напомнить вам, что этот брак был заключен с вашего одобрения и согласия, и подтверждение тому, что вы по случаю нашего бракосочетания прибавили в качестве дара графство Солсбери к титулу графа, который уже носил мой муж.

— Да, да, я совершил эту глупость, — с улыбкой ответил Эдуард. — Тогда я не знал, чего меня лишает граф, и относился к нему как к другу и честному подданному, вместо того чтобы наказать его как предателя…

— Надеюсь, вы помните, — тихим голосом перебила его Аликс, — что этот предатель сейчас узник парижской тюрьмы Шатле и попал он туда, служа вам, ваше величество. Простите, что я смею напоминать об этом, но, мне кажется, вы об этом забыли, хотя я считала, что отсутствие графа окажется невосполнимой утратой и для вашего государственного совета, и для вашей армии.

— Почему, Аликс, вы твердите мне о государственном совете и армии? Что мне королевство? Что мне война? Я совсем несчастен, если, несмотря на все, что я вам сказал, вы еще считаете, что моя задумчивость порождена государственными делами. Нет, Аликс, все это для меня могло представлять какую-то важность еще вчера, ведь вчера я не встречался с вами, но сегодня…

Аликс на шаг отступила; король протянул к ней руку, но не посмел ее коснуться.

— Извольте мне ответить, о чем я могу думать сегодня, если не о вас, — продолжал Эдуард. — Разве я не увидел вас еще прекраснее, чем в тот день, когда расстался с вами? Мои мысли — только о той, кого я печально и безответно любил в течение четырех долгих лет, делая все, чтобы ее забыть! Но напрасно, где бы я ни был — во дворце, в шатре, в гуще схватки, — я мысленно находился в Англии, мое сердце уносилось к вам. О Аликс, Аликс, когда человек захвачен подобной любовью, он должен либо добиться взаимности, либо умереть.

— Помилуйте, ваше величество! — побледнев, воскликнула Аликс. — Вы — мой король, ваше величество, и мой гость, неужели вы намереваетесь злоупотребить двойной вашей властью и двойным вашим званием? Вы, ваше величество, не можете надеяться обольстить меня. И разве, скажите на милость, я могу вас любить? Как вы можете об этом думать, вы, столь могущественный государь, вы, столь благородный рыцарь! Неужели вам могла прийти мысль обесчестить человека, которого вы называете вашим другом, особенно если этот человек так доблестно служил вам, что из-за вашей ссоры с королем Франции сейчас оказался в плену в Париже? О ваше величество, вы, разумеется, горько раскаялись бы в подобном поступке, если бы имели несчастье его совершить; если бы когда-нибудь в моем сердце родилась мысль полюбить другого человека, а не графа, ах, государь, вам пришлось бы меня не только осудить, но и покарать, чтобы явить пример другим женщинам, дабы они были так же верны мужьям, как их мужья преданы своему королю!

С этими словами Аликс хотела уйти, но король бросился к ней и удержал за руку; в эту же секунду приподнялась дверная портьера и на пороге появился Уильям Монтегю.

— Ваше величество, — обратился он к Эдуарду, — поскольку там, где находится король, управитель или комендант замка приказывать не могут, ибо каждый город и каждая крепость принадлежат королю, то соблаговолите назвать пароль. Ведь с этого часа и до тех пор, пока вы будете оказывать нам милость и находиться здесь, вам придется отвечать за жизнь и честь всех тех, кто живет в замке.

Яростный гнев, словно молния, промелькнул и тотчас погас в глазах короля, лицо его приняло суровое выражение и взгляд устремился на портьеру, поднявшуюся так кстати, что Эдуард хотел спросить Уильяма, давно ли тот прячется за ней. Но вскоре все признаки недовольства рассеялись и сменились полным спокойствием.

— Вы правы, мессир, — ответил Эдуард молодому рыцарю голосом, в котором было невозможно заметить ни малейшего волнения. — На этот день и на эту ночь паролем будет слово «честность», и я надеюсь, что все будут об этом помнить. Передайте его начальникам караулов и возвращайтесь к столу: я должен дать вам особые инструкции, приходите непременно, ибо завтра я уезжаю.

Сказав это, Эдуард — Уильям в эту минуту склонился в поклоне в знак уважения и покорности — почтительно подал руку трепещущей и онемевшей от страха графине.

— Клянусь вам, что я воистину несчастный человек, — сказал он, идя с Аликс по лестнице, ведущей в столовую. — На мне лежит тяжесть управления государством, я должен вести две кровавые войны, в моей душе живут прошлые горести, отбрасывающие свою скорбную тень на настоящее. Я надеялся на вашу любовь, чтобы озарить мрак моих дней, и вот я утратил эту надежду, что была солнцем моей жизни. Завтра я вас покидаю. Когда же я снова увижу вас?

— Милостивейший государь мой, отсутствие мужа вынуждает меня жить в уединении, — ответила графиня, — а разлука — это полусмерть и полутраур. До возвращения графа я больше ни с кем видеться не буду.

— Но я же устраиваю в Виндзоре празднества по случаю закладки часовни святого Георгия! — воскликнул Эдуард. — Кто же будет королевой турнира, если вы не приедете?

— Государь, для меня было бы великой честью и великим удовольствием, если бы на турнир меня привез мой муж, — ответила графиня.

— А без графа?

— Я не приеду.

Эдуард и графиня молча вошли в столовую, и все приглашенные заняли свои места за столом. Но завтрак был печален, ибо король не проронил ни слова, а никто из гостей не смел нарушить молчания. Что касается Аликс, то она не осмеливалась поднять глаза, поскольку чувствовала, что король смотрит на нее не отрываясь. Никто из сотрапезников не понимал причину подобной подавленности, кое-кто даже считал, что Эдуард недоволен тем, что от него ускользнули шотландцы; но короля волновало не это, а любовь, так глубоко вошедшая в его сердце, что он не мог ее преодолеть.

К концу завтрака вернулся Уильям Монтегю; он подошел к королю и, увидев, что тот, по-прежнему погруженный в задумчивость, не обращает на него внимания, сказал ему:

— Государь, пароль передан внешним и внутренним караулам, жду ваших распоряжений.

— Прекрасно, мой юный рыцарь, — ответил Эдуард, медленно подняв голову, — вы такой удачливый гонец, что я поручу вам доставить новое послание. Будьте готовы отправиться в шотландскую армию и вручить письмо королю Шотландии Давиду Брюсу. Возьмите в королевских конюшнях лучших коней и конвой, какой потребуется, чтобы обеспечить вашу безопасность.

— Государь, у меня есть свой боевой конь, — ответил Уильям, — он скачет быстро или медленно, в зависимости от того, погоняет его мой голос или сдерживает. Есть меч и кинжал, всегда преданно служившие мне при нападении и обороне; ничего другого мне не требуется.

— Отлично, ступайте и готовьтесь к отъезду.

Уильям вышел, а король, обратившись к Аликс, спросил:

— Позволит ли мне графиня написать письмо в ее присутствии?

Графиня сделала знак пажу; тот положил перед Эдуардом пергамент, чернила, перо, воск и шелковые красные нити для скрепления печати.

Написав письмо, Эдуард встал и, обойдя вокруг стола, подошел к Аликс и подал ей послание. Графиня читала письмо с нарастающим волнением; потом, дойдя до последних строчек, бросилась к ногам Эдуарда: в письме этом король предлагал Давиду Брюсу обменять графа Муррея на графа Солсбери; но, хотя последний был пленником короля Франции, а не короля Шотландии, было вероятно, что Давид Брюс, благодаря своим хорошим отношениям с Филиппом де Валуа, легко добьется освобождения графа Солсбери.