Хозяин вроде бы не ограничивает моей свободы. Я могу ходить, куда захочу. Вот только чего мне хотеть? Ясно, что с Завода не выбраться. Я пробовала много раз: коридоры водят по кругу, здесь и там попадаются — неожиданно выступают из темноты, выныривают из тумана — отвратительные механизмы и приспособления. Некоторые стоят неподвижно, подняв железные захваты на уровень моих глаз. Другие делают работу — бесполезную, как по мне. Выскабливают до блеска бетонный пол. Чистят стены. Фильтруют воздух, всасывая одним соплом желтый туман и выпуская из другого сопла его же, только чуть разогретый. Я ненавижу железных тварей и боюсь их — до омерзения.

Мне не хватает моего барабана. Не хватает ритма. Иногда забиваюсь в дальние коридоры — просторные, почти не освещенные — и танцую. Молча пою, слушаю свое тело. Разлетаются из-под подошв мелкие лужицы, рвется туман, Я танцую, на короткое время становясь собой — Ланой. Дикой. Сильной. Я танцую в тишине и в темноте.

Я провожу в танце, наверное, несколько часов без передышки. Чуть не падаю от усталости, умираю от жажды, но чувствую себя намного лучше. И не боюсь встретиться с Хозяином лицом к лицу.

Хозяин сидит у себя, в рубке. Монтирует предстоящее энергошоу. Это единственное его занятие, за которым мне нравится наблюдать. Я устраиваюсь в углу, в черном кресле, подтягиваю колени к животу. Хозяин делает вид, что меня не замечает.

«Энергетическое шоу для вас, горожане!» Буквы переливаются красным, зеленым, оранжевым, фон остается белым. Я представляю себе, как окраинные пиксели замерли, повернувшись к солнцу белыми спинами, и только нетерпеливо пошлепывают босыми ступнями о каменные платформы — отбивают ритм. А центральные — те, которым всегда достается самая трудная и интересная работа, — танцуют, всплескивая полами роб, меняя, меняя, меняя цвета…

Я смотрю, как руки Хозяина — цепкие, почти черные, с длинными крючковатыми пальцами — набивают слова на клавиатуре. На экране появляется надпись: «Ребенок — твое будущее! Заведи ребенка!»

— Это что-то новенькое, — вырывается у меня.

Он морщится:

— Это бессмысленно. Трата времени. Но я подумал…

Он снова кладет руки на клавиатуру. Надпись меняется: «Ребенок — это престижно! Заведи ребенка!»

— Заводу не хватает топлива, — говорю я. — Надо, чтобы вырастали новые дети. На корм Заводу.

Он никак не реагирует на мою провокацию.

— Скажите, эти… контролеры, ловцы, энергополицейские… знают о вас? Кто вы такой, что делаете, где живете? Что можете и чего не можете? Кто-нибудь вообще знает о вас?

— Пиксель не может видеть картинку, — бормочет он под нос. — Этим людям, на СИНТ, доступны только фрагменты информации. Кому-то больший фрагмент, кому-то меньший. Всей правды не знает никто.

— Что такое СИНТ? — спрашиваю я, нахмурившись. Вспоминаю манжету для подзарядки, как она сдавливает руку повыше локтя. Вспоминаю, как проступает на коже узор, складывается в буквы… которые исчезнут через несколько часов. С.И.Н.Т…

— Станция Импульсной Некоммерческой Трансформации, — говорит Хозяин, манипулируя рычажками на пульте. — Неуклюжее название. Но так исторически сложилось.

— Некоммерческой?

— За деньги продается только фальшивая энергия. Настоящую можно заработать. Пикселем. Рабочим. Полицейским. Агентом для особых поручений… Отработать. Не купить. Ты будешь смотреть сегодня шоу?

Я молчу.

— У меня есть кое-что для тебя.

Он отходит в сторону и открывает продолговатую нишу в стене. В первый момент мне кажется, что у него в руках трембита. Я замираю — и еле сдерживаю вздох разочарования.

Это не трембита. Это странный кожистый материал, собранный в гармошку, как сложенный веер. Хозяин раскрывает его; по темному полю разбегаются острые зеленые вспышки.

— Сенсоры, — говорит Хозяин. — Как у меня на куртке. Сенсорный экран.

Экран очень большой: даже открытый наполовину, он почти перегораживает рубку. Материал чем-то напоминает живую ткань — прошит жилками, сосудами, будто внутренняя поверхность века. Я касаюсь его. Он кажется тонким и уязвимым, но на самом деле очень прочный.

— Хорошая вещь, — говорит Хозяин. — Можешь смотреть шоу у себя в комнате. Можешь настроить, как зеркало. А можешь просто поставить ширмой, от сквозняков.

— Спасибо, — говорю равнодушно.

Уединившись в своей комнате, пытаюсь настроить экран, но он, видно, неисправен. Мне удается найти только три канала: зеркальный (я ужасаюсь, увидев перед собой исхудавшее, бледное лицо в кривом зеркале — мое лицо), канал энергошоу (он работает только двадцать минут в день) и еще один, отображающий рисунок сенсоров на куртке Хозяина. Получается, я смотрю ему в спину — каждый день, каждый час — и все равно не знаю, чем он занят. Сенсоры пригасают, когда Хозяин сидит или стоит, и перемигиваются чуть ярче, когда двигается. Вот и все.

Сложив экран, ставлю его в угол комнаты. Сама выхожу на середину, закрываю глаза и начинаю танцевать, наращивая и наращивая ритм.

И снова — в который раз — тоска и оцепенение, облепившие было меня, как липкая корка, разрушаются и спадают, выпуская меня на свет. Ко мне возвращается мужество. А значит, вернется и удача.

Я чувствую себя громоотводом. Живым, пляшущим громоотводом. Я жду молнию, я притягиваю ее, и вот…

Молния — мысль, беззвучная и невидимая — бьет мне в макушку, да так, что я чуть не падаю. Я вижу путь к свободе. Такой простой и близкий, что мне хочется плакать.

Который час? Там, снаружи, пасмурно — или солнечно? Далеко ли до заката? Мне нужно, чтобы сначала было светло, но вскоре после этого стемнело…

Подхватив под мышку огромный, почти невесомый экран, я пускаюсь в путь по коридорам, каждую секунду обмирая: мне кажется. Хозяин способен прочитать мои мысли на расстоянии. Поэтому, когда из-за поворота появляется его высоченная темная фигура, я почти не удивляюсь. Только сердце, в последний раз стукнув, останавливается.

— Ты куда собралась? — спрашивает он с обычным своим равнодушием.

— Я испытываю экран, — говорю первое, что приходит в голову.

— Бегая с ним по коридорам?

— Я хотела…

— Иди-ка в рубку.

— Но я…

— Иди!

Я не нахожу в себе сил ослушаться.

Может, завтра, говорит моя надежда. Не стоит торопиться. Не стоит привлекать внимание, он может заподозрить неладное. Он проницательный. Он уже заподозрил…

Поворачиваюсь и, по колено утопая в проклятом желтом тумане, иду в рубку. Может, я надоела ему? Докучливая игрушка? Может, он решил отправить меня на мембрану — сегодня?

В рубке пусто. Слепо мерцают экраны. На одном из них — красная заставка. Я потеряла счет времени: ведь сейчас должно начаться шоу…