«Даже хорошо, что яшмак закрывает нижнюю часть лица, – решила Валентина. – Это придает облику таинственный вид, соответствующий моему настроению». По правде говоря, Рамиф стал ей очень дорог, и она молилась, чтобы удалось сохранить в тайне состояние его здоровья. Старик жил в страхе, опасаясь, как бы сын не завладел троном. Валентина поклялась защитить Рамифа от происков Хомеда, чего бы ей это ни стоило.

– Все готово? – спросил эмир слабым голосом.

– Да, кади. Я вижу с балкона, как прибывают гости. Впечатляющее зрелище! Длинный караван, прекрасный вороной конь… Сейчас Саладин спешивается… Его военачальники следуют за ним… – голос Валентины дрогнул, она сощурила глаза из-за яркого садящегося солнца.

– Что такое? В чем дело? Я чувствую по твоему голосу, что-то случилось?

– Султан Джакарда едет рядом с Саладином!

Я не ожидала его видеть, кади, – призналась девушка, задрожав всем телом.

– В таком случае, ты должна немедленно взять себя в руки! Неужели ты думала, что Саладин приедет в Напур для Совета без своего главного военачальника? Но почему это тебя так взволновало? Говори правду, Валентина!

Девушка отвела глаза от развернувшегося внизу зрелища и опустилась на колени рядом с эмиром.

– По одной только причине: он знает, что я христианка.

– А другая причина? – спросил эмир. – Ведь есть и другая!

– Другая причина, кади? Да, ты прав, есть и другая. В то самое мгновение, когда я впервые заглянула в его глаза, я поняла, что этот мужчина умеет потребовать от женщины все: и тело, и душу. Он может легко завладеть сердцем любой женщины и будет пользоваться ее благосклонностью, пока та не станет принадлежать ему безраздельно, – низковатый голос Валентины от волнения звучал глухо.

Рамиф взял руку девушки в свою и крепко сжал.

– А ты ведь того не желаешь, так ведь? Ты опасаешься султана Джакарда, потому что не хочешь принадлежать этому мужчине! – эмир не спрашивал, скорее, утверждал.

Валентина ответила воркующим шепотком:

– Нет, кади, я опасаюсь султана, потому что, наоборот, очень легко могу захотеть уступить его просьбе и сгореть в огне страсти… И еще я опасаюсь встречи с ним, потому что не готова отдать свою душу во власть другого человека.

– Так чего же ты опасаешься больше: того, что он пожелает завладеть тобою, или того, что он знает, кто ты на самом деле?

– И того, и другого, – тихо ответила Валентина. – И того, и другого, кади, – повторила она.

– Ради тебя я солгу. Скажу, что ты черкешенка! Аллах простит меня, внеся этот грех в список прочих моих прегрешений. А во дворце никто не станет оспаривать мое слово!

– Ради меня ты солжешь? – спросила потрясенная девушка.

– Ты знаешь, я это сделаю! Ты думаешь, я поверил твоей истории о том, что Малик эн-Наср прислал мне персики? Да Саладин не отличит персика от фиги! Мы мусульмане, верим в судьбу, Валентина. Чему быть, того не миновать! Так провозгласил Аллах! Ты сделаешь все, как задумано мною, и молодой Паксон останется для тебя просто одним из гостей. Если же ты обнаружишь, что тонешь в его глазах и поддаешься очарованию, вспомни свои слова: ты не готова отдать свою душу во власть другого человека. Я надеюсь на тебя, Валентина!

– О, кади! – заплакала девушка, и слезы потекли по ее щекам. – Я постараюсь, чтобы ты мог мною гордиться! Правда, постараюсь… – она дотронулась до сухой щеки старика. – Я оправдаю твое доверие!

– А теперь я хочу отдохнуть. Пришли ко мне Розалан. Если хочешь, можешь привести сюда Саладина прежде, чем лечь спать, и я поговорю с ним в полумраке. Я должен, по крайней мере, поприветствовать его, ведь он мне как сын. Ну, а теперь иди, присмотри за приготовлениями. И… нет ли еще персиков?

– Розалан уже несет для тебя целую корзину.

Эмир почувствовал, что его заговорщица вышла из комнаты, а к постели подошла Розалан. Бедуинка сказала:

– Валентина расстроена, я вижу. А что, если гости не захотят ее слушать? А вдруг она не сможет руководить Советом? – беспокоилась Розалан.

– Ты так мало веришь в успех задуманного? Я полагал, вы, женщины, безгранично верите во все подряд! – с досадой проговорил эмир.

– Но Валентина тоже всего лишь женщина, а султан Джакарда умен и дерзок! Он даже высек королеву Англии! Как ты считаешь, что он сделает с желанной ему женщиной, когда обнаружит ее здесь?

Слова Розалан ничуть не встревожили эмира.

– Он догадается, что Валентина находится за пиршественным столом по моему повелению. Ни Саладин, ни Паксон и никто другой не осмелятся усомниться в разумности моих распоряжений. Вечером, в темноте, я сам поговорю с Саладином в своей комнате. Если Паксон так же влюблен в Валентину, как она в него, то ничего никому он не скажет. Мы умеем быть очень молчаливыми, когда того хотим, а, Розалан?

Бедуинка улыбнулась и успокаивающе коснулась руки старика, но глаза выдавали ее тревогу.

* * *

Валентина устроилась в конце коридора, ведущего в большой зал. Отсюда она наблюдала за прибывшими. Они входили в зал и рассаживались на подушках вдоль длинного и низкого стола.

Девушка расправила плечи и с трепещущим сердцем открыла тяжелую дверь. Сохраняя королевскую осанку, она медленно прошла к месту во главе стола и слегка улыбнулась в ответ на удивленные взгляды мужчин, старательно избегая взора пытливых глаз султана Джакарда.

Паксон замер. Лоснящаяся черная пантера, его верная спутница, прижалась к ноге хозяина. Юноша не мог отвести взгляд от молодой женщины, пытаясь разглядеть ее лицо под яшмаком. Этого не может быть! Однако в конце концов он понял, что так это и есть, и его сердце гулко забилось в груди. Велика милость Аллаха! Валентина здесь, во дворце старого Рамифа? Но как она тут очутилась? Последней раз он видел ее лежащей в изнеможении на узком ложе в безмерном страдании от побоев, нанесенных ей английской королевой.

Паксону безумно хотелось, чтобы глаза красавицы устремились на него и чтобы она его узнала. Глупец! Конечно же, она узнала! «Валентина! Валентина! – пело его сердце. – Она здесь, рядом!»

Девушка чувствовала на себе обжигающие взгляды султана. С трудом удавалось ей сохранять самообладание. Кровь вскипала от его близости, и приходилось гасить в себе неодолимое желание поднять глаза и встретиться с ним взглядом. Но страх удерживал. Рой противоречивых чувств и помыслов проносился в сознании. Радость от присутствия в зале красавца-сарацина, так много значившего для нее, сменялась ужасом при мысли, что он, мусульманин, может счесть своим долгом раскрыть остальным, кто она такая на самом деле – христианка!

– Эмир Рамиф просил меня приветствовать вас в его доме. Он сожалеет, что не может присутствовать на этом пире и просит его извинить, – обольстительный голос звучал низко и гортанно. —