– Убир мед басьтоз[38].

Я вздрогнул, но сообразил, что это устойчивое проклятие типа «черт побери». Пухлый, увязший в моей фразе, и не расслышал.

– Ul nişli?[39]– снова спросил он, машинально вставая поближе к дохлому.

– Sarıqlarnı segep suyam[40], — объяснил дядя Валя и вытащил из кармана огромный тесак с зазубринами.

Пацаны застыли.

– Ты чего, дед, – туповато сказал пухлый.

Дядя Валя очень быстро провел лезвием вдоль его груди и живота – и куртка распахнулась, показав вязаный свитер под дурацким клетчатым шарфом. Пухлый запоздало дернулся, будто руками заслониться хотел, и снова застыл: дядя Валя поднял тесак к его лицу и сказал:

– Тихо.

Перевел лезвие к лицу дохлого и повторил:

– Тихо, ребятки, так? Так. Брысь.

Он опустил нож на уровень пояса и двинулся вперед, не сомневаясь, что препятствий не будет. Их и не было: гопы убрались между лавками. Спасибо, не под лавки. Храбрецы, блин, подумал я, наливаясь чем-то черным и горячим.

Вскочил на скамейку и сказал:

– Дядь Валь, не торопись.

Сгорбленная серая спина замерла.

– Меня-то еще не напугал, куда чешешь-то? – сказал я, прикидывая, что, если кидаться слева, можно надеться на нож, он развернется, а вот если перепрыгнуть на тот ряд, оттуда со спинки коленом и сверху локтем, то можно успеть.

Дядя Валя повернулся ко мне и сказал, грустно улыбаясь:

– Мальчик, ну зря ты это, ей…

И быстро спрятал нож в карман, глядя на дальнюю дверь.

Не купишь, холодно подумал я, почти уже отталкиваясь.

Но от дальней двери сказали:

– Э, орел, со скамьи слез быстро.

По проходу к нам неторопливо шли два милиционера.

Сержанты.

Те самые, конечно.

Дурная комедия какая-то. Входят все и строго по очереди. И сразу ко мне. Блин, нашли самого опасного. Правильно, что́ им гопы и маньяк.

Зато больше никого не ждем.

А менты хоть на этот раз вовремя явились.

– Товарищ сержант… – начал я, но передний, прыщавый, перебил:

– Бичонок, ты не слышишь, что ли? Спрыгнул быстро оттуда.

Я торопливо слез на пол и выпалил:

– Товарищ сержант, у него нож!

И показал на дядю Валю, который как раз пробормотал:

– Ну, я пойду, пожалуй, спасибо, товарищи.

– На месте стоим! – громко велел сержант. – Всех касается. Ну вот ты куда такой чумазый влез? Тут же общественное место, сюда таким нельзя.

Я, стараясь не теряться, повторил:

– Товарищ сержант, у этого человека, у него нож. Он маньяк.

– Не глухой, слышал, – сказал прыщавый. – Разберемся. Я тебя видел, да?

– Он угрожал… – начал я.

– Все, хорош, говорю ж – разберемся. Тебе угрожал?

– Нет, вот ребятам, – чуть скривившись от слова, сказал я, но не пацанами же их называть. И не молодыми людьми.

– Ага, – сказал прыщавый, поигрывая дубинкой.

Второй сержант стоял чуть сбоку, ближе к окну, и внимательно изучал дядю Валю. Спросил:

– Угрожал он вам?

Гопы переглянулись, быстро посмотрели на дядю Валю и принялись бегать глазами от сержанта к сержанту.

– Ну? – спросил второй.

А прыщавый сказал:

– Ну точно, у тебя еще сестра очкастая. Сбежали от меня, а? Помнишь, Эдик?

– Помню, – сказал Эдик. – Я спрашиваю, угрожал?

Пухлый повел плечом, придерживая распахнутую куртку, а дядя Валя укоризненно сказал:

– Ну товарищ сержант, ну что вы беспризорника слушаете, он вам наговорит.

– Нож у вас есть? – спросил милиционер Эдик.

– Ну какой нож, что вы, ей-богу, – сказал дядя Валя и даже развел руками.

– Проверь, – сказал Эдик прыщавому.

– Да вы лучше клеветника юного проверьте, у него небось ханки полные карманы, обкурился, вот чушь и несет.

Я похолодел и с трудом удержался от того, чтобы не схватить себя за карманы. Решат обыскать, найдут лепестки и корень, придумают, что наркотики, – и фиг отбояришься. Разберутся, конечно, – но сила-то у этой флоры за сутки иссякнет. И получится, все зря.

Бить буду, как дичь, но не дамся, решил я, и в голове махом, но разборчиво пробежал мультик, в котором я бил всех, как дичь, по очереди. Я поежился, прижимая руки к бедрам. А Эдик повторил:

– Проверь, говорю.

И положил руку на кобуру.

– Да чего там, – пробурчал прыщавый, но двинулся вперед, все так же поигрывая дубинкой.

Проходя мимо, он повернулся ко мне и предупредил:

– Ну смотри, чумазик, если соврал…

И кинулся вперед.

И все со скрипом кинулись вслед за ним. Потому что электричка тормознула со всей дури, неприятно скрежетнула и остановилась.

Я вскочил со скамьи, тошно предчувствуя, что увижу прыщавого надетым на тесак, а тесак будет уже у моей глотки – ну и так далее. Но нет, оказалось, все, кроме меня, устояли и друг в друга не воткнулись никакими местами. Дядя Валя упирался спиной в алюминиевый косяк, а прыщавый сержант ухмылялся в полутора метрах от него.

– Это что за радости? – спросил Эдик, отпуская спинку скамьи, в которую вцепился. – Сто четвертый?

– Прям, до него еще минут двадцать, – возразил прыщавый. – Или гоним, что ли, я не понял? Ты свяжись…

Электричка пронзительно завыла, дернулась и тронулась с места.

– О, поехали, – удовлетворенно сказал прыщавый сержант и снова повернулся ко мне: – Это не твоя сестренка там буянит?

А я повернулся к раздернувшейся дальней двери.

В которую вошел Марат-абый.

Вы никогда не видели убырлы-кеше в действии?

Ну и не видьте. Честно, не советую.

Марат-абый вошел и застыл – так, что съехавшиеся двери, наверное, прищемили ему пиджак сзади. Хотя, может, и нет – пиджак был мокрым насквозь, брюки и вообще весь Марат-абый тоже. С лица капало, но зализ прически держался – таким, каким был прошлой ночью. И взгляд был таким же, настороженным и чуть растерянным. Будто Марат-абый услышал дальний звук и теперь пытается вспомнить, что в нем такого знакомого. Он даже смотрел не на нас, а на пустые лавки левее пухлого татарчонка.