Когда позади остались первые четыре километра, сзади по цепочке передали (радиостанции сохраняли режим радиомолчания), что один из десантников, рядовой Харитонов, он же О’Хара, получил тепловой удар и выбыл из строя. Возвращаться возможности не было, и Хантер приказал фельдшеру оказать парню на скорую руку помощь, а затем переложить на плащ-палатку и нести, чтобы потом устроить в относительно безопасном месте — на огневых позициях минометчиков.

Следующие полчаса марша свалили еще двоих — на сей раз тяжело груженных минометчиков. Их пришлось транспортировать таким же образом, и в результате скорость движения колонны упала до трех-четырех километров в час, а до места засады оставалась еще почти половина пути.

Каждый метр пути давался с трудом. Хантер клял себя за то, что недостаточно тренировал бойцов, и нервничал, полагая, что караван пройдет «мандэхом» задолго до того, как они сумеют занять позицию, и все их усилия пойдут прахом.

На коротком привале, который пришлось сделать поневоле, приблизился Старов.

— Не спеши ты так, Хантер! Пока камни не остынут, — он потрогал первый попавшийся под руку валун, сохранивший высокую дневную температуру, — «духи» с места не сдвинутся. И не потому, что идти тяжело. — Он усмехнулся, в темноте сверкнули белые зубы. — В этом плане они повыносливее, чем мы с тобой. Просто вьючную скотину поберегут: коней, верблюдов, ишаков. Не спеши, а то хлопцев совсем замордуем!

— Хорошо, — согласился Хантер. — Байсуков, передай: до цели треть пути, потому двигаться тихо, как только возможно. По особому распоряжению оставляем минометчиков с «примусами» и хворыми, а сами тихо, как бы нехотя, уходим вперед и действуем по стратегическому плану Рейнджера.

Медленно, ступая шаг в шаг, теперь уже без всякого форсажа, десантники вскоре приблизились к руслу мертвой в это время года реки Завуль. Лишь ранней весной она оживала, превращаясь на две-три недели в бурный поток, а потом жара и сушь загоняли ее под землю, откуда она только кое-где выбивалась небольшими ручейками. Несмотря на тщательно соблюдаемую осторожность, скорость движения пешей группы заметно возросла — минометчики ушли занимать позиции, забрав с собой пострадавших от теплового удара, а температура наконец-то начала снижаться.

По команде взводных бойцы стали обустраивать позиции — устанавливать «монки» и тяжелое стрелковое вооружение, подыскивать ночные ориентиры и обкладывать свои «схроны» камнями. По всему было видно — первый боевой выход после продолжительного перерыва нелегко дается десантникам: сказывается вольготная жизнь на «точке».

Согласно расхожим представлениям, десантник вихрем носится на «броне», внезапно появляясь в самых горячих точках и столь же внезапно исчезая, когда успех достигнут и закреплен. Однако бойцам с «Победита» пришлось вспомнить и о другой стороне той медали, что зовется «война»: с тяжелой работой, с кровавыми мозолями на ладонях, до седьмого пота. Орудуя малой пехотной лопаткой, не снимая чехла («противошумная» уловка, благо каменистая россыпь позволяла брать грунт насыпью), наблюдая за мокрыми от пота подчиненными, Хантер вдруг вспомнил крылатую фразу легендарного дяди Васи — генерала Маргелова[69]: «Десантник всего пять минут орел, а все остальное время — лошадь!»

Он и сам чувствовал — ночной марш дался нелегко. С непривычки безумно колотилось сердце, ноги противно дрожали, разболелось заштопанное Седым сухожилие. А вот общий тонус оказался на высоте: возбуждение в предчувствии боя завладело всеми мыслями и чувствами молодого офицера. В эти минуты он хотел только одного — сойтись с «духами» и рассчитаться за всех: за Оксану, за Кречета — капитана Быстрякова, за апрельскую засаду, за измочаленное и изодранное свое тело, за ногу Лося, за жизни Джойстика и Чалдона…

Вскоре «мандэх» перегородили «подковой», задуманной Старовым, однако «фарватер» перегораживать не спешили — ждали духовскую разведку. Вскоре все успокоилось — позиции оборудованы, мины выставлены, десятки глаз с помощью ночной оптики наблюдали за местностью в ожидании гостей со стороны пакистанской границы.

В тревожном ожидании прошел еще час — на едва заметной тропе в «мандэхе» так никто и не появился. Стало прохладнее, а по контрасту казалось — чистая Арктика, хотя замкомроты знал совершенно точно — сейчас никак не меньше двадцати пяти градусов тепла. Давал себя знать стремительный перепад в чуть ли не тридцать градусов: люди мерзли, ворочались в своих «схронах». «Не приведи бог кто-то закурит или начнет разминаться!» — нервничал Петренко.

— Внимание, наблюдаю движение! — Шепот Пьяни отвлек старшего лейтенанта от посторонних мыслей. — В районе ориентир-один, — указал снайпер направление стволом винтовки.

Поднеся ночной бинокль к глазам, Хантер сначала ничего не увидел, однако сразу передал радиопредупреждение в виде особого набора щелчков тангентой[70].

Через минуту оба фланга «подковы» такими же щелчками тангент подтвердили, что видят противника. Супостатом оказались… три всадника. По всем писаным и неписаным правилам, троица конников не могла быть караваном, и Хантер решил пропустить разведку, для чего бойцам первого отделения пришлось бесшумно пятиться подальше от русла — кони могли учуять людей.

Слава Аллаху, тонконогие кони душманов никак не реагировали на десантников, провожавших их из темноты напряженными взглядами. Помог свежий ветерок, в середине ночи внезапно потянувший прямо в конские морды. Пропустив разведку, Хантер, однако, не скомандовал бойцам вернуться на прежние позиции. Что-то подсказывало — «конница» вскоре вернется.

Так и случилось — не прошло и трех минут, как снова послышались негромкие шаги коней (их копыта многоопытные «духи» предусмотрительно обмотали тканью) по камням. «Кентавры» возвращались, тихо переговариваясь, двое покуривали в кулак — ветер донес терпкий запашок чарса. Неожиданно разведчики остановились неподалеку от того места, где только что лежали бойцы первого отделения. Там курильщики остались верхами, один спешился.

— Сейчас нужду справлять будет, — прошептал Хантер, обращаясь к Пьяни.

И действительно, один из «духов», спустив штаны, присел по-бабьи, справляя малую нужду. Закончив дело, он птицей махнул в седло, и разъезд ушел на восток, навстречу каравану.

— Перекрывай! — тихо прорычал Хантер в цепь. — Сейчас начнется!

Через пять-семь минут стала слышна грузная поступь большого каравана — вереницей шли ишаки, кони, верблюды, навьюченные тюками и переметными сумами до отказа. Сосчитать общее количество вьючных животных не представлялось возможным — мешали темнота и поднятая копытами пыль. До пятидесяти всадников охраняли караван с флангов, кроме того, у каждого из погонщиков за спиной болтался автомат или винтовка.