Поздним утром на берегу озера Ван стояли два русских генерала, Юденич и Огановский. Лица у их высокопревосходительств были печальные, потому что очень уж невеселыми были новости, которые только что поведали господам генералам отставной унтер Петр Бестемьянов и сбежавший из турецкого плена штабс-капитан Андрей Левченко.

— Сколько ваших товарищей по плену осталось в живых? — отрывисто спросил Юденич штабс-капитана, стоящего рядом.

— Трудно сказать, ваше превосходительство, бой был очень ожесточенным, потом еще этот страшный взрыв… Подполковник Ростовцев геройски погиб у меня на глазах. Не думаю, что в живых осталось более пяти-шести человек, наверняка кто-то из них ранен, возможно, тяжело. Мы потеряли друг друга в жуткой неразберихе, начавшейся после взрыва «Большой Берты». А ведь им еще придется добираться горными тропами к линии фронта, переходить ее… Но как бы то ни было, турок наши освободившиеся офицеры положили впятеро больше! Даст Господь, и выжившие доберутся до наших передовых позиций, хоть мне не слишком в это верится.

— Но вам ведь удалось это, — заметил Огановский. — Вы же удачно и поразительно быстро добрались до линии фронта и перешли ее!

— Мы должны благодарить армянского мальчика-проводника, — пояснил Левченко. — Он дождался нас в условленном месте. Увы, только двоих… И провел, как и обещал, быстрым и потайным путем мимо турецких застав и секретов. Если бы не он, мы бы с Николаичем не смогли так быстро добраться до своих.

Андрей опустил голову и глухо закончил:

— Если бы вы знали, господа генералы, как мне горько докладывать вам, что… — он прервался, тяжело сглотнул. — Что проклятая «Берта» уничтожена такой ценой.

Бестемьянов, тоже стоящий рядом, не мог вымолвить ни слова: он плакал. Душа старого унтера разрывалась от боли: он снова потерял своего соколенка, на этот раз безвозвратно. Левченко стоило колоссальных трудов уговорить Петра Николаевича покинуть распадок рядом с уничтоженной гаубицей. Бестемьянов не желал уходить, не желал попытаться перейти линию фронта. Он хотел умереть и остаться тут, рядом с местом, где погиб великий князь. Только намертво вбитая в сознание привычка подчиняться воинской дисциплине и приказу старшего по званию помогла Андрею Левченко все-таки увести старого унтера с собой. Да еще желание Бестемьянова отомстить врагам за смерть Николеньки.

— И вот еще что, — продолжил справившийся с собой штабс-капитан, — поручик Голицын надеялся, что об армянском мальчике позаботятся. Он ведь лишился семьи и родного дома.

— Конечно, позаботимся, — ответил Огановский. — Мальчик теперь станет подданным российской короны. Мы с Николаем Николаевичем представим его к медали «За храбрость». Будет учиться в пажеском корпусе, я уверен, что государь подпишет такой указ и дарует маленькому армянину личное дворянство. Он заслужил такую честь.

— Вы двое тоже не останетесь без наград, — подхватил Юденич, подняв взгляд на Левченко с Бестемьяновым. — Обоим по Георгию 4-й степени. Это самый высший орден, который я могу дать своим личным приказом.

Бестемьянов склонил голову еще ниже: что ему было сейчас до самых высоких наград? Разве вернут они погибшего Николеньку? Эх, лучше бы его самого трижды убили, лучше бы его басурмане замучили!..

Да, поручик Голицын выполнил свое обещание: «Большая Берта» была уничтожена, можно продолжать подготовку к летнему наступлению. Но за успех заплачена страшная цена: сам поручик Голицын и великий князь Николай погибли.

— Придется докладывать о гибели великого князя государю императору, — грустно сказал Огановский, обращаясь к Юденичу.

— Не рано ли? — нерешительно возразил тот. — Ведь никто не видел мертвыми ни великого князя, ни поручика. Может, повременим?

Юденич вопросительно посмотрел на штабс-капитана, как бы советуясь с ним: стоит ли повременить с такой печальной вестью?

— Ах, оставьте, ваше превосходительство! — губы Левченко задрожали. — Как они могли уцелеть в том аду? Нет, на такое чудо я не надеюсь…

А вот зря не надеялся! Потому что в эту печальную минуту всемогущая судьба показала, что она любит отчаянных храбрецов и героев, которые не побоятся рискнуть своей жизнью, чтобы спасти друзей и соратников.

Над водой озера раздался дробный перестук лошадиных копыт, и из тумана, затянувшего берег, вырвались четверо всадников.

Великий князь, за ним поручик, держащий уздечку одной рукой и бледный, как известка, за Голицыным двое казаков, уходивших с ним в рейд полтора суток назад.

Когда стало понятно, что это не призраки, а живые люди, именно что чудом вырвавшиеся из лап смерти, господа генералы не смогли удержать радостно-удивленных возгласов. Штабс-капитан Левченко сначала схватился за сердце и сел прямо на прибрежную гальку, но тут же вскочил и бросился к Сергею Голицыну, который с трудом спешивался.

Петр Бестемьянов, когда до него дошло, что, вопреки всему, он снова видит своего любимца, широко перекрестился, шагнул к спрыгнувшему с коня великому князю… Но тут сознание покинуло старого унтера, и Николенька еле успел подхватить обмякшее тело Бестемьянова.

— Осторожнее, Андрюша, друг, — чуть слышно прошептал бескровными губами Голицын попытавшемуся обнять его штабс-капитану. — Подстрелили меня.

Слегка пошатываясь, Голицын подошел к генералам, по всем правилам, хоть с видимым трудом, отдал честь.

— Ваше превосходительство! — обратился он к командующему Кавказской армией. — Боевая задача выполнена, «Большая Берта» уничтожена. Освобождены из турецкого плена двадцать четыре русских офицера. К сожалению, большинство из них геройски погибли. Считаю себя обязанным доложить вам, что, если бы не их доблесть и самоотверженность, мне не удалось бы подорвать гаубицу.

— Вы ранены? — озабоченно спросил Огановский. — Что с вашей рукой, поручик?

— Вероятно, перебита лучевая кость. Не извольте беспокоиться, господин генерал, ведь я среди своих. Заживет, как на собаке, — слабо улыбнулся Голицын. — Не везет мне с левой рукой, вторая дырка за полгода…

— Но как вам удалось спастись? — с удивлением спросил Юденич. — Вам и великому князю. Мы, признаться, уже в мыслях похоронили вас…

— Это великому князю спасибо, — Голицын кивнул в сторону покрасневшего от смущения Николеньки. — В самый последний момент, когда я уже с жизнью прощался, он подскакал с заводным конем в поводу. Ну, я же кавалерист и, говорят, неплохой. Вскочил в седло, и рванули мы с его сиятельством от «Большой Берты». А секунд через десять она тоже рванула. Только ствол разорвало не в нашу сторону, тут просто повезло, иначе… Дальше что? Когда я на коне, ваше превосходительство, смерти за мной не угнаться. Повстречали вот во всеобщей неразберихе двух этих славных казаков… Героические хлопцы, ваше превосходительство, они из тех храбрецов, что со мной в рейд уходили. Только двое их осталось, остальным же вечный покой и вечная слава. Думаю, что станичники достойны высоких наград и внеочередного производства в унтер-офицерский чин. Затем мы вчетвером скакали вдоль берега всю ночь, потом с боем — гранаты и немного патронов у нас оставались! — перешли линию фронта. Но, хочу еще раз подчеркнуть, если бы не доблестное поведение великого князя Николая, я бы не имел чести сейчас рапортовать вам. Он настоящий храбрец и герой, даром что годами молод.