Кафе было сущим раем для сплетников и сотрудников оперативно-технического подразделения УФСБ. Благодаря акустике этого помещения здесь одновременно можно было услышать обрывки нескольких разговоров из разных концов зала.

Когда Левин, Седой и еще три подозрительных типа, кого на зоне называют «аристократами»,[4]вошли внутрь, невидимые мембраны чутких микрофонов начали вибрировать, посылая звуковые сигналы в центр Н-ска на мощные динамики звуковоспроизводящих устройств. Следом за ними на экраны мониторов в технический зал УФСБ стало поступать и видеоизображение.

В этот вечерний час в кафе присутствовало около десятка посетителей, сутулый бармен и официантка – единственная женщина. Она скользила между столами, разнося заказы. Посетители то и дело норовили ущипнуть ее за задницу, но официантка настолько устала, что даже не пыталась бить их по рукам или уклоняться. Ей уже было все равно. Подойдя к столу, где расположился Левин со своими спутниками, она небрежно бросила на него меню и уже собралась уходить, когда Седой сказал:

– Девушка, постойте. Как вас зовут?

– Татьяна.

– Танечка, у нашего друга сегодня важное событие, и мы с товарищами хотим его поздравить. Вы сделайте так, чтобы он остался доволен.

– Так вы закажите, что хотите, – она устало кивнула на меню.

– Нет, Татьяна, – замахал руками Седой. – На ваше усмотрение. Сделайте стол красивым и богатым, а мы вас щедро отблагодарим.

Услышав последнюю фразу, женщина ожила. Откуда-то в ней появились потерянные за день силы. Она улыбнулась и молча кивнула головой.

– Пока вы будете готовить, принесите для разминочки бутылочку водки и каких-нибудь салатиков, чтобы мы не скучали.

Женщина еще раз кивнула и быстро удалилась, а Седой вопросительно посмотрел на Левина и спросил:

– Ну как вам здесь, Андрей Юрьевич?

– Не плохо, не плохо, – пробурчал он и, поправив узел галстука, осмотрелся по сторонам.

Непривычно тихо сидели и приятели Седого. Они были напряжены соседством с «офицером ФСБ». Время от времени кидали на него косые взгляды и нервно барабанили татуированными пальцами по столу.

В отличие от простых людей, сняв с себя одежду, они не становятся голыми. Причудливая нательная символика: зверушки, обнаженные барышни, церковные купола, цепи, кинжалы, колючая проволока и самые разнообразные надписи так глубоко въелись в кожу, что превратились в кольчугу былинных богатырей. Одеяние из синей туши стало их своеобразной визитной карточкой, которую трудно испортить, а еще труднее потерять. По неизвестным большинству людей символам блатари делят мир на «своих» и «чужих», на воров и фраеров. В нательной символике закладывались криминальное прошлое, число судимостей, отбытый или назначенный по судебным приговорам, срок, воровская масть, отношение к административным органам, склонности, характер, национальность, вероисповедание, сексуальная ориентация, место в уголовной иерархии и даже эрудиция.

Даже по рисункам на пальцах Левин определил, что перед ним расположился цвет воровской иерархии Н-ской области, сплошь уголовные авторитеты. И он даже подумал, что зря ввязался в эту опасную авантюру, которая может завести его черт знает куда.

Официантка не дала долго скучать. Через пару минут она с характерным стуком поставила на стол бутылку водки, рюмки, большое блюдо с разнообразными овощами и удалилась восвояси. Седой потер руки, взял бутылку и разлил ее содержимое по рюмкам.

– Ну что, братва, начнем? – торжественно произнес он и, взяв со стола рюмку, поднялся во весь рост.

Остальные последовали его примеру. По залу эхом прокатился шум передвигающихся стульев. Последним, улыбаясь, встал Левин.

– Пацаны, – как только наступила тишина, продолжил Седой, – в этой жизни ничего просто так не происходит. Все по милости бога, – он переложил рюмку из правой руки в левую и перекрестился. – Вот, братва, бог в нашей нелегкой жизни дал нам этого хорошего человека, с которым мы будем делить хлеб-соль, – он указательным пальцем показал на Левина. – А он, я надеюсь, будет нам помогать. Давайте выпьем за Андрея Юрьевича. За его высокое звание и должность, которое он недавно получил. Пожелаем ему всяческих успехов и много-много денег.

Одобрительный гул совпал со звоном ударяющихся друг о друга рюмок. Затем тихие, глотательные звуки, шорох на столе, громкое чваканье и снова шум перемещающихся по полу стульев.

– Между первой и второй перерывчик небольшой, – радостно произнес Седой и вопросительно посмотрел на Левина, ожидая его вердикт.

Тот кивнул и произнес:

– У нас, у военных людей говорят: «между первой и второй пуля не должна просвистеть».

– Дельно говоришь, начальник. Тебе и поручим тост сказать. А, братва? – он мигнул сидящему напротив братку.

– Пусть генерал говорит, – зашумели гости.

– Ну пока не генерал, – смущенно сказал Левин. – Но кто знает, как жизнь повернется в будущем. Глядишь, и стану генералом.

– Станешь, Андрюха, станешь. Братва подсобит, – закивал головой Седой.

– Ну тогда, пацаны, я продолжу, а ты, Василий Иванович, наливай-ка по чарке, – встрепенулся Левин и поднялся с места.

– Да ты сиди, начальник, – улыбаясь, произнес один из приглашенных, вор с рябым лицом.

– Я хоть и военный человек, но не хуже вас знаю тюремные понятия. Так что предлагать сидеть – не уважать товарища. Я же не локошник.[5]

– Извини начальник, я хотел сказать: присаживайся, – смутился рябой «авторитет». Седой глянул на того косо и схватился за бутылку.

– Ладно. Я понимаю вас, как никто. Больше скажу, я даже чалился на зоне. – Да хватит, начальник, нам лапшу на уши вешать, – засмеялся Седой, разливая водку по рюмкам.

Левин, осознавая, что переигрывает, слегка покраснел и поправил себя:

– В Чечне в плен к боевикам попал и несколько месяцев в зиндане жил.

– Плен и тюрьма разные понятия, – сказал кто-то.

– Аквариум, где бы он ни находился он и есть аквариум,[6]что в тюрьме, что в плену. Но я хочу о другом сказать, – Левин вдруг замолчал, собираясь с мыслями. Оглядел присутствующих и продолжил: – Судимостями, задержаниями, вытрезвителями охвачено нынче едва ли не все население страны. А как известно, без этого самого населения органы ФСБ обойтись не могут. Поэтому я сегодня с вами здесь нахожусь и обмываю свое очередное звание. Давайте выпьем за меня. Вам все равно, а мне приятно, – засмеялся он, согнул руку, словно отдавая честь, и залпом выпил.