– За тебя, Андрей Юрьевич, за тебя, – раздались возгласы уголовников.

* * *

Полковник Махортов, подперев рукой подбородок, внимательно смотрел на экран телевизора. По его внешнему виду было трудно определить эмоциональное состояние. Казалось, что его мало волнует сцена, разворачивающая в придорожном кафе. Никаких эмоций, за которые можно было зацепиться Калинину и выяснить для себя, что же ему ждать от полковника. Сам Калинин то и дело усмехался, крутил головой и комментировал сюжет, преподнося к нему массу жаргонных словечек. А когда Левин приступил к воинскому ритуалу, то и вовсе засмеялся и стал чертыхаться.

– Вот видишь, Михайлович, что творит негодяй. Сразу видно, комиссар.

– Кто-кто? – удивился Махортов.

– «Комиссар» на воровском жаргоне означает мошенника, действующего под видом милиционера. Вот такие комиссары, не пройдя оперативную школу, позорят честь нашего мундира в глазах общественности. Что о нас люди подумают?

– Эти что ли? – улыбнулся Махортов и кивнул на экран. – Мне лично до одного места, что они о нас думают. В данном случае вопрос надо поставить по-другому: «Что думаем о них мы?» Сразу отвечаю: идиоты. Невооруженным глазом видно, что этот горе-подполковник никакого отношения к правоохранительным органам не имеет. Более того, заметно, что он судимый. Как вы, Юрьевич, с Полевиным, это раньше не разглядели? Все же говорит об этом. И слова, и мимика, и жесты. Комиссар, говоришь?

– Да, комиссар. Пришлось даже поднять воровской словарь, чтобы запомнить несколько слов о мошенниках и использовать их в будущих беседах с ними же, – Калинин открыл свой блокнот и стал озвучивать собственные записи: – Вот, Михалыч, послушай, что в воровском словаре пишут. «Идти на куклима» – выдавать себя за честного человека. «Кошелек» – мошенник, обкрадывающий жертву подбрасыванием бумажника. «Кукольник» – мошенник, при продаже ценностей подменяющий их на фальшивые. «Ломщик» – мошенник, обманывающий продавца при размене денег. «Пакетчик» – мошенник, обманывающий с помощью денежной «куклы». «Пинтер» – картежный мошенник. «Подкидчики» – мошенники, подбрасывающие на вокзалах кошельки, а затем отнимающие деньги. «Пробиреты» – мошенники, подделывающие фальшивые пробы на изделиях из драгоценных металлов низшей пробы. «Сборщики» – мошенники, собирающие пожертвования на якобы благотворительные цели. «Фармазон» – мошенник, занимающийся сбытом фальшивых драгоценностей. «Финансисты» – мошенники, получающие деньги в государственных финансовых учреждениях по подложным документам. А еще мошенников называют мазями, пачечниками, счастливчиками, файями, коньками, кувыркалами, чернушниками, шильниками, шнеерзонами и фокусниками.

– Да-а-а, – вздохнул Махортов. – Оказывается, не только русский, но и воровской язык могуч и красив.

– Красноречив и разнообразен, черт его побери, – добавил Калинин. – Кто у нас только не сидел в тюрьме. Даже Федор Михайлович Достоевский, и тот несколько лет находился в шкуре приговоренного к смертной казни, а потом и каторжанина. Поэтому и не удивительно, что воровской язык стал частью нашей русской культуры. И ее нам нужно знать и уважать. «От сумы и от тюрьмы не зарекайся», так, по-моему, звучит известная поговорка. Хрен его знает, как жизнь повернется в будущем.

– Ты чего, Юрьевич, с ума сошел? Живи по уставу, завоюешь честь и славу.

– Законы, Михалыч, пишутся людьми, зачастую не являющимися эталоном честности и порядочности. Другие люди преступают законы, написанные теми людьми. И так, видимо, будет продолжаться до конца времен. И мы тому не исключение.

– Да ладно, брось. Мы живем по законам и по совести.

– По совести – куда ни шло. А вот по законам – еще надо поспорить. Порой строго следовать им значит загубить на корню дело. Сам же недавно предлагал передать информацию о Левине Седому.

– Так я же шутил.

– И я шучу, – засмеялся Калинин и снова уставился на экран, где разворачивался прелюбопытный спектакль.

* * *

Вскорости официантка принесла заказ. Кроме разнообразной выпивки и закуски на столе появилась ваза с искусственными цветами – подарок от эфэсбэшных технарей. Звучание голосов стало четче. Теперь отдельные слова и предложения не терялись. Речь участников «торжества» становилась более-менее внятной, если не считать, что с каждой выпитой ими рюмкой возникало ее естественное искажение.

Вначале за столом все напряжены, их фразы обрывисты и скупы. Потом наступает раскрепощение и демократичность. В этот период люди становятся необыкновенно страстны в своих речах и добросердечии. После чего разговор непременно плавно переходит на непристойные темы, а затем с приливом нежности ко всему, что окружает, как в непосредственной близости, так и за тысячи, а то и миллионы километров, наступает полное единение с вселенной, зачастую заканчивающее тихими, почти бесшумными рыданиями. И, наконец, возникает грусть, которую некоторые привыкли утолять в жестоком мордобое сразу после дружеского лобзания. И особых причин, а порой даже и поводов для этого не требуется. Кто-то обязательно вставал со стула, мрачно оглядывал товарищей стеклянным взглядом, словно видел их первый раз, высматривал достойную жертву, грозно рычал и вступал в рукопашную.

Этот вечер не был исключением из правил. После третьей бутылки водки Седому захотелось потанцевать, благо музыка, которую вначале не было слышно за светскими разговорами, неожиданно пробилась к центру его головы. Внезапно он встал, согнул руки в локтях и стал ими двигать, одновременно виляя бедрами, в такт музыки.

– Ну что, пацаны, потанцуем, – улыбаясь во весь свой блестящий рот, предложил он и, не дождавшись ответа, кинулся к центру зала.

Там уже, обнявшись, танцевала одинокая пара. Седой не стал мудрствовать лукаво. Он подошел к парочке и силой разнял их.

– Слышь, барыга,[7]отдохни, дай с твоей бабой побацать,[8]– сказал он и с силой толкнул мужика.

Как и следовало ожидать, женщина громко завизжала, за что сразу же получила от Седого звонкую оплеуху. Мужчина опомнился и с кулаками бросился на бандита. Тот отпрыгнул в сторону. Его костлявая рука, покрытая синими татуировками, нырнула в карман и с опасной ловкостью выскользнула обратно, держа остро заточенный выкидной нож.

– Братва, фраерку жить надоело! – оскалив железные «фиксы», закричал Седой.

– Нож! Нож! – посетители кафе испуганно повскакивали с мест и замерли, ожидая развязки, которая не заставила себя долго ждать.

С самого дальнего конца зала отделились две фигуры и в мгновение ока предстали перед Седым, заслонив собой мужчину.

– Ты что вытворяешь, подонок? – гаркнул один из них и принял боевую стойку. Другой шепнул разгоряченному мужику:

– Вы, уважаемый, шли бы отсюда. Мы уж как-нибудь сами…