Когда я вернулся в международный сеттльмент, уже наступил вечер. Я провел в номере около часа, снова и снова просматривая записи и стараясь стряхнуть разочарование от встречи со старым инспектором. В девятом часу я спустился к ужину и уселся за свой любимый столик в углу роскошного зала. Особого аппетита у меня не было, и я хотел было даже отказаться от основного блюда и вернуться к работе, когда официант принес мне записку от Сары.

Вот она передо мной. Несколько строк, поспешно нацарапанных на нелинованной бумаге, верхний край оторван. Едва ли Сара долго думала над тем, что писала. В записке была лишь просьба встретиться с ней немедленно здесь, в отеле, на площадке между третьим и четвертым этажами.

Сейчас снизь между этой запиской и тем незначительным инцидентом, который произошел в доме мистера Тони Кезвика неделей раньше, кажется мне очевидной. Вероятно, Сара вообще не написала бы записки, если бы не то, что произошло тогда между нами. Но когда официант вручил мне листок бумаги, это, как ни странно, не пришло мне в голову, и несколько минут я сидел, заинтригованный тем, почему Сара назначает мне свидание таким способом.

Надо сказать, что после вечера в «Доме удачи» мы встречались с ней еще три раза. Два – лишь мимолетно, в присутствии посторонних, и во время этих встреч ничего особенного между нами не происходило. Третья встреча произошла: за ужином у мистера Кезвика, президента компании «Жарден Матисон», и мы едва обменялись несколькими словами, однако с определенной точки зрения ее можно рассматривать как поворотный пункт в наших отношениях.

В тот вечер я чуть опоздал, и к тому времени, когда появился в оранжерее мистера Кезвика, более шестидесяти его гостей уже расселись за столиками, расставленными среди деревьев в кадках и вьющихся растений. Я заметил Сару в дальнем конце помещения – сэра Сесила с ней не было, – но увидел, что она тоже ищет свое место, и не стал подходить.

В Шанхае на подобных мероприятиях принято, чтобы гости, когда подадут десерт, покидали свои места и свободно передвигались по залу. Я, разумеется, надеялся подойти к Саре и поболтать с ней. Однако, когда десерт наконец принесли, мне не удалось улизнуть от сидевшей рядом дамы, которая непременно хотела посвятить меня во все подробности политической ситуации в Индокитае. Когда же мне наконец посчастливилось отделаться от соседки, хозяин дома встал и объявил начало «интермедий». Он представил первую исполнительницу – стройную даму, и та, поднявшись из-за стола, вышла вперед и начала декламировать забавное стихотворение, должно быть, собственного сочинения.

За ней выступал мужчина, спевший без аккомпанемента несколько арий из комических опер Гилберта и Салливана, и я заподозрил, что большинство гостей собираются продемонстрировать свои таланты. Они и впрямь выходили один за другим, иногда пели дуэтом или даже составляли трио. Репертуар был самый разнообразный – от мадригалов до комических номеров. Атмосфера в зале стала весьма фривольной, если не сказать непристойной.

Потом вперед пробрался краснолицый мужчина – как я потом узнал, директор Гонконгско-Шанхайского банка, – в неком подобии туники поверх смокинга. Он развернул свиток и начал читать монолог-пародию на некоторые события и особенности шанхайской жизни. Все намеки на людей, на содержание туалетов в иных клубах, на недавние события, связанные с преследованиями прессы, были мне абсолютно непонятны, но весь зал хохотал до упаду. Я оглянулся в поисках Сары и увидел ее в углу. Она сидела в окружении нескольких дам и смеялась так же самозабвенно, как они. Ее соседка, явно немало выпившая, хохотала почти до неприличия развязно.

Выступление краснолицего продолжалось минут пять – причем оживление публики возрастало от шутки к шутке, – и наконец он продекламировал особенно эффектное четверостишие, после которого зал просто взревел. Именно в этот момент я снова посмотрел на Сару. На первый взгляд картина не изменилась: Сара все так же хохотала вместе со своими соседками. Единственной причиной, по которой я не сразу отвел от нее глаза, было удивление: неужели она, прожив в Шанхае меньше года, настолько хорошо знает здешние реалии, что даже завуалированные намеки способны довести ее до подобного состояния. Но, присмотревшись, я понял, что она вовсе не смеется, что слезы, которые она вытирает, – отнюдь не слезы от смеха, она в самом деле плакала. Я смотрел на Сару, не в силах поверить собственным глазам. Пока продолжалось бурное веселье, я тихо встал и начал протискиваться сквозь толпу. В результате сложных маневров мне удалось подойти к Саре сзади. Теперь все сомнения отпали: она безудержно рыдала посреди всеобщего веселья.

Поскольку я подошел незаметно, она испуганно вздрогнула, увидев протянутый мной носовой платок. Потом подняла голову и секунд пять, не отводя глаз, смотрела на меня ищущим взглядом, в котором благодарность смешивалась с немым вопросом. Я наклонился, желая лучше понять, что именно выражает лот взгляд, но тут она взяла мой платок и снова повернулась к краснолицему артисту. Когда следующий взрыв хохота сотряс зал, Сара вместе со всеми весьма картинно расхохоталась, прижимая, однако, к глазам мой носовой платок.

Понимая, что могу привлечь к ней нежелательное внимание, я ретировался на свое место и не подходил к ней до конца вечера, мы лишь обменялись формальными приветствиями в холле, когда гости начади разъезжаться.

В течение нескольких дней я ожидал, что она захочет объяснить мне загадочное происшествие, однако – и это служит свидетельством того, насколько поглотило меня расследование, – к моменту, когда я получил эту записку в ресторане отеля «Китай», мне не пришло в голову, что существует связь между этим посланием и предшествовавшим инцидентом. Я направился вверх по парадной лестнице, недоумевая, зачем понадобился Саре.

То, что в записке было названо «площадкой между этажами», оказалось на деле весьма просторным холлом, уставленным креслами, столиками и искусственными пальмами. Можно было представить, что особенно по утрам, когда окна здесь открыты и под потолком вращаются вентиляторы, это очень приятный уголок. Постояльцы наверняка любят посидеть здесь с газетой за чашечкой кофе. Но вечером это место производило впечатление заброшенности – быть может, из-за нынешних трудностей: свет проникал сюда с лестницы и чуть-чуть через окна, выходившие на набережную. В тот вечер в холле не было никого, кроме Сары, чей силуэт вырисовывался на фоне огромного оконного стекла. Она стояла, вглядываясь в ночное небо. Направляясь к ней, я наткнулся на кресло, и она, услышав шум, обернулась.

– Я думала, что должна быть луна, – сказала Сара, – но ее нет. Сегодня даже пожаров в развалинах не видно.

– Да. Уже несколько дней продолжается затишье.

– Сесил говорит, что солдаты с обеих сторон устали.

– Наверное, он прав.

– Кристофер, подойдите поближе. Не бойтесь, я ничего плохого вам не сделаю. Просто надо поговорить так, чтобы никто не услышал.

Я подошел и встал рядом. Теперь мне была видна набережная внизу и линия фонарей, обрамляющих тротуар.

– Я все устроила, – тихо сказала Сара. – Это было нелегко, но все уже готово.