— А что, — встрепенулся от мрачных дум Степан, — здесь что-то водится?

— Как же, — подмигнул один из «затоновцев», молодой круглолицый парень по кличке Суслик, — и белки, и ежи, и лисы. Псевдо, разумеется. Но главное — Васька!

— Васька? — заинтересовался отец Иоанн. — Это ещё кто?

— Наш любимец, — засиял юноша. — Припять-кабан!

Священник присвистнул. Ничего себе любимец. Один из самых свирепых и опасных зверей-мутантов Зоны.

«Коммандос» стали осторожно пробираться через бахчу, стараясь не наступить на толстые, похожие на раскормленных змей побеги. Они и вели себя, будто пресмыкающиеся. Учуяв рядом с собой человека, дёргались к нему, норовя схватить за ногу. Только что не шипели. Да и сами «фрукты» вызывали лёгкую оторопь, смешанную со священным ужасом. Гигантские, в половину роста взрослого мужчины арбузы, раздувшие щёки от самодовольства. Причём, не привычной зелёной в чёрную полоску расцветки, а какой-то синеватой, от чего ягоды смахивали скорее на баклажаны. Дыни, напоминавшие размерами упитанных кабанчиков, тоже не были жёлтыми. Их окрас приближался к алому в зелёную крапинку. Ну, вылитое манго.

Степан не удержался и даже щёлкнул этот паноптикум на камеру, с которой по старой журналистской привычке не расставался, но почти не пользовался. Не время и не место.

Тяжело вздохнул, вспомнив кровавую бойню.

— Что, чадо, тягостно? — легла на плечо пастырская рука.

Журналист кивнул.

— В брани всегда нелегко, — наставил Опрокидин.

— Так то ж в брани, — парировал молодой человек. — А здесь… Тоже мне поединок.

— И такое полезно.

— Чем? Приобретением жизненного опыта? Клал я на такой опыт!…

— Очищением, — пояснил отец Иоанн. — В момент поединка, когда ты выдыхаешься и твой соперник также выдыхается, в глубине его глаз ты видишь дух. Когда у тебя уже не осталось сил, а ты всё продолжаешь держаться, то тебя держит только дух. В этом состоянии ничего нет — ни страха, ни жизни, ни смерти. В этом состоянии — вечность…

— «И вечный бой, покой нам только снится», — процитировал Блока Степан. — А смысл?

— Да чтоб выжить, в конце концов! — воскликнул священник с укоризной. — Вообще мы, русские, другие люди. Форс-мажор для нас — это норма. А нормальное состояние дел, как это есть в понятии у других, — это для нас форс-мажор. В этом состоянии мы или спиваемся, или сходим с ума, или просто опускаемся «ниже плинтуса». И это происходит до тех пор, пока снова не наступает форс-мажор. Тогда нам снова становится хорошо и уютно. Я бы назвал нас прослойкой между миром добра и миром хаоса. И мы этот хаос постоянно сдерживаем. Русский человек сам по себе — это человек, стоящий на границе хаоса и отодвигающий этот хаос. Но пока русский человек лицом к врагу, он разрушает врага. А когда врага нет — русский человек разрушает себя.

— Мудрено, — насупился Чадов.

— Не мудрено, а мудро! — потряс в воздухе указательным пальцем батюшка. — Эх, сейчас бы принять по единой…

— О! — раздался восторженный вопль Суслика. — Васька! Лёгок на помине.

Юноша первым из отряда перебрался через бахчу и оказался под сенью «агропромовских» сосен. И тотчас же послышался грозный рёв, отдалённо напоминающий свиное хрюканье. Некто с шумом пробирался сквозь густые кусты.

— Осторожнее! — крикнул отец Иоанн, беря наизготовку свой автомат.

— Да это ж наш Васька, — беззаботно махнул рукой юный «затоновец». — Он вырос, можно сказать, у меня на руках…

Огромная серо-коричневая туша выскочила из-за ближайшей сосны и, наклонив голову, бросилась вперёд, к людям.

— Видите, — повернулся лицом к «крестоносцам» Суслик. — Узнал.

И тут же на глуповатом лице парня появилось выражение глубокого удивления, сменившееся гримасой невыносимой боли. Из уголка рта потекла струйка тёмной крови. Медленно, как при рапидной съёмке в кино, юноша повернулся на месте и плавно осел на землю.

И сразу над беззащитным телом нависла тяжёлая плешивая и морщинистая голова с массивным лбом, покрытым неким подобием брони, из-под которой сверкали дикой ненавистью белёсые глаза с бесцветными зрачками. Поросшее шерстью острое копыто, формой больше напоминавшее коготь, опустилось на грудь Суслика, придавив несчастного парня тяжёлым грузом. Изогнутые мощные клыки стали рвать защитный комбинезон, пытаясь добраться до плоти.

— Господи Иисусе! — в ужасе воскликнул отец Иоанн.

И первым открыл огонь по исчадию Зоны. К нему тут же присоединились и остальные бойцы.

Сначала увлечённый приготовлением к кровавому пиршеству кабан не обращал внимания на обстрел. Тем более что пули, направленные прямо в голову монстра, по большей части отскакивали от «бронированной» башки. Быстро расправившись с комбинезоном Суслика, (причём даже вшитые металлические пластины не стали помехой для клыков, крепостью своей не уступавших зубьям экскаваторного ковша), Припять-кабан приступил к трапезе. Вырвав из грудины юноши добрый шмат, секач с чавканьем стал пережевывать его, жмурясь от удовольствия.

Тут уж люди не смогли совладать с обуявшей их ненавистью к убийце. Это уже было не хладнокровное истребление безумных снорков. Здесь была месть за павшего товарища. Праведное чувство, не дававшее сердцам поддаться эйфории тупого азарта истребления — пали, не думая, куда попадёшь, лишь бы палить. Нет.

Ряха снова взял в руки «Винтарь». Да и батюшка перевёл свой АКМ-74 в режим одиночных выстрелов. Жестами показали друг другу, кто бьёт в левый, а кто в правый глаз. Задержали дыхание. Пальцы коснулись спусковых крючков. Два выстрела прозвучали почти синхронно. И оба достигли цели.

Кабан удивлённо застыл, запрокинув морду. Кусок человечины вывалился из его раскрытой пасти. Кровь залила глаза, смешавшись с кровью жертвы. Окрестности огласил жуткий визг, ударивший людям по ушам. Не понимая, что происходит, секач затряс головой и затанцевал на месте, вновь и вновь пронзая тело Суслика когтями-копытами. Впрочем, парню уже было всё равно.

Взревев, гигантская туша весом около полутонны рванулась вперёд. Зверь ничего не видел, идя на ненавистный и в то же время сладкий запах человечины. В несколько прыжков он преодолел зону поражения. Огнестрельное оружие стало почти бесполезным. «Затоновцы» и «крестоносцы», не переставая, шпиговали свинину свинцовыми чесночинами, но это было малоэффективно. Толстая шкура почти не поддавалась, а если и поддавалась, то пули увязали в толстых жировых отложениях, не достигая жизненно важных органов мутанта.

Степан и сам не понял, как оказался один на один с кабаном. Если бы не многолетние занятия шиванатом, он был бы смят и раскатан по земле в считаные секунды. Но тренированное тело не подвело и на сей раз.

Оттолкнувшись от земли, молодой человек подпрыгнул, удачно приземлившись ногами на спину хищника, и тотчас же принялся приплясывать на ней, чтобы сохранить баланс и одновременно нащупывая нервные узлы на теле твари. Действовал по наитию, на ощупь, потому как сэнсей Голдин не рассказывал на занятиях о болевых точках на телах хищников, не предполагая, что его ученикам когда-нибудь придётся сразиться с чем-то подобным. Но журналист здраво рассудил, что принцип устройства нервной системы гигантской свиньи не очень отличается от человеческого. Кстати, по своему устройству свиной организм очень близок к анатомии человека.