— Так это теперь позарез… — засмеялась Ольга. Потом серьезно добавила: — Я много думала про это. Просто, наверное, наша жизнь — сумма итогов. Когда будешь их подводить, все сойдется: ты знаешь вьетнамский язык, знаешь культуру Вьетнама, ты была во Вьетнаме, не важно, что все это отделено временем и целями. Я уже давно перестала относиться к жизни как к плавному логическому течению большой реки. Она фрагментарна, как малые озерца, и мы потом, мысленно обращаясь в прошедшее, убеждаем себя, что было все так, как должно было быть. Даже если было не так.

— Да, пожалуй. — Таня усмехнулась. — Мы с тобой лучшее тому подтверждение.

Они шли по тенистой стороне улицы, ветки неведомых деревьев переплелись, защищая от прямых лучей солнца. Таня ощущала необычайную легкость, как всякий человек в предвкушении перемен. Самое лучшее — когда что-то делаешь, а потом раз — и вознаграждение, освобождение. Она сказала мужу Саше, что поехала по делам и хорошо заработает. От Ольгиной фирмы.

У мужа дела шли плохо. Боже мой, думала Таня, неужели после ее поездки они смогут не думать хотя бы несколько месяцев о куске хлеба? Ольга не говорила Тане, сколько она получит, она знала, подругу просто потрясет сумма. Но сюрприз всегда приятен.

Они вернулись в свой гостиничный номер в прекрасном настроении. Ольга радовалась, глядя на Таню. Уже нет серой мышки, ехидно выглядывающей из норки, недоверчиво рассматривающей окрестности — не гуляет ли поблизости кошка? Теперь она сама походила на выспавшуюся пушистую кошку. Умело подкрашенная, подстриженная у дорогого мастера, стильно одетая, в черненьких кожаных лодочках крошечного размера — тридцать третий, который поискать в Европе, а здесь они нашли, и очень быстро. Они собирались на концерт вьетнамской музыки.

— Знаешь, я столько прочитала о Вьетнаме в свое время, но страна совсем другая, — то и дело повторяла Таня.

Ольга насмешливо посмотрела на подругу.

— Ты готова вернуться к прошлому и переписать новейшую историю культуры?

— Если бы от этого был толк, я бы пошла на такой гражданский подвиг. Удивительное дело, но даже язык, который я учила в институте, другой. На нем говорят только на барахолке в Сайгоне, да и то китайцы. — Она захохотала.

— А ты забыла, кто тебя учил?

— Минь мне объяснил. Учитель наш здесь был поваром. А у нас видным вьетнамистом. Да ну его. Тебе не кажется, Ольга, что нам лучше собраться и пойти? А то бедняжка Тхи нас заждется. И потом, я волнуюсь. Мне рано утром на самолет. Ты знаешь, впервые за до-олгое время хочется домой. Потому что свой дом я уже могу немного изменить. Вытравить из него дух пустоты и неудачи. А ты знаешь, вот сижу я здесь и — странно — вспоминаю то, что, казалось, совершенно забыла. Сколько я не работаю в библиотеке Института востоковедения? — Таня нахмурила брови и зашевелила губами. — Давным-давно. Ты знаешь, меня ведь сманили в нынешнюю закрытую лавку после рождения Катерины. Я пошла. Ближе к дому. Денег больше обещали. Крупный закрытый институт, большие фонды. Много литературы для служебного пользования и так далее. Вот и соблазнилась.

— Тогда ты сделала все правильно. Кто знал, что нас ждут такие перемены? Да, сейчас оборонка без денег, а востоковедение? Я думаю, твои бывшие коллеги тоже вроде нас. Курьеры… по своей сути.

Они посмеялись.

— Мои знания по истории Востока поднимаются откуда-то со дна памяти. Знаешь, что вспомнилось? По буддийскому учению, в мире существуют четыре страдания, которые претерпевает человек в земном мире: рождение, старость, болезнь, смерть. Мы с тобой претерпели два страдания: рождение и болезнь. Осталось тоже два…

— Чтобы оттянуть одно из них — старость, — надо потрудиться на славу, — засмеялась Ольга. — К людям обеспеченным старость приходит позже. Уж лучше умереть раньше, чем состаришься.

— Вот если бы нам погадали по черепашьему панцирю, — сказала Татьяна. — В древнем Вьетнаме так предсказывали будущее.

— Ну-ка расскажи. — Глаза Ольги загорелись.

— Панцирь покрывали письменами, обжигали в огне и по очертанию трещин давали ответ.

— Да, это тебе не кофейная гуща. А ты веришь в предсказания?

— Нет, пожалуй. Но любопытно.

— А я верю в предчувствия, — призналась Ольга. — Внезапно в голове начинает биться какая-то мысль. Неясно, но навязчиво. Знаешь, ко мне как-то залезли на дачу, я как раз уехала в командировку. Сижу в гостинице, в одном маленьком городишке, и вдруг почему-то вспоминаю свой домик. Мне представилось, что дверь в нем открыта. Фу, думаю, ерунда какая-то. Делаю свои дела, снимаю пленку за пленкой, а в голове вертится и вертится — дверь. Что ты думаешь? Приезжаю домой, звонит соседка и спрашивает, не был ли кто-то у меня на даче. Да нет, говорю. Потом мелькнуло — может, Слава? Сажусь в машину, еду. От поворота видно — дверь настежь.

Татьяна покачала головой.

— Обокрали?

— Трудились не спеша. Но я не о том — украли, и черт с ними. А о предчувствии.

— Слушай, я давно хотела тебя спросить… — Татьянины глаза блестели любопытством. — А как ты… а ты предчувствовала, что встретишься со своим Славой?

Ольга вздрогнула. Напоминание о Славе больно ударило по сердцу.

— Ты хочешь спросить, было ли предчувствие? Нет, это другое. Узнавание. Я узнала сразу, что он мой человек. Мой мужчина.

— Ну, расскажи… пожалуйста.

— Какая любопытная, — бросила Ольга. — Мы увиделись в аэропорту в Средней Азии. Погода оказалась нелетная. В аэропорту полно народу, в основном местного. Вдруг я увидела его в толпе — бородатого, лысоватого. Воротник черной водолазки торчит из-под куртки. Глаза утонули в глазницах и смотрят оттуда, и сверлят… Я знала, он подойдет ко мне. Вокруг меня вились какие-то местные хлыщи в бархатных пиджаках, но я их быстро отшила. Я много ездила и ко всему привыкла, научилась справляться. Он подошел. С дурацким предложением — сдать билет и ехать на поезде. Знаю я эти местные поезда, умрешь от страха. И неизвестно когда доедешь до места. Но я, не думая, подчинилась. Мы сдали билеты и сели в поезд. Я дрожала как осиновый лист. Такого я от себя не ожидала. Никогда ничего подобного со мной не было. Да я ли это была?

Мы вошли в купе, — продолжала Ольга, — он запер дверь. Мы легли на свои полки, но спать не могли ни он, ни я. Здравый смысл пытался пробиться сквозь пелену наваждения, но я его давила, размазывала. Я радовалась, что нет света, иначе он видел бы, как меня колотит. Я знала точно, что возврат билетов он придумал нарочно. Я не удивилась бы, если б узнала, что наш самолет давно приземлился в Бухаре. Но я знала и другое — я сама, вопреки воле, подчинилась собственной невесть откуда взявшейся страсти. Я не знаю этого мужчину, но зачем еду с ним — знаю.

Татьяна изумленно качала головой:

— Кто бы мог подумать, что Ольга Геро способна на такое?

— Никто. Даже сама Ольга Геро. Ты помнишь, я была замужем, давно, но все это произошло будто не со мной.