Снова получалась полная глупость. Допустим, ее встречает Кирилл Макарович, она спрашивает, не вернулся ли батюшка. И что дальше? Или наоборот: ее отводят в кабинет, где Макар Иванович распекает сынка за все, что тот успел натворить в его отсутствие. Что это даст Агате? Спросит: «Зачем же вы, уважаемый Макар Иванович, от меня на Красной площади убегали?» Полная ерунда. Она узнает, что Алабьев действительно вернулся. Только и всего. Но как объяснить странность его поведения? Для этого визит в «Стабильность» не годился.

Не зная, что еще придумать, Агата приказала извозчику ехать на Красную площадь. Но как только извозчик свернул на Большую Никитскую улицу, разум ее окончательно разошелся. Агата только представила, что снова окажется у ледяной горки, как желание ехать отпало. Да и зачем? Следы, что ли, искать? Так ведь она не чиновник сыска. Следы горю не помогут. Из всех вариантов оставался один: повидать Валерию, рассказать и услышать, что она думает о вчерашнем происшествии. Если барышня скажет, что такого не могло быть потому, что батюшка вчера прислал телеграмму, когда его ждать, то и вопрос будет исчерпан: показалось, перепутала. А если Валерия удивится, то будут думать вдвоем. Дамам, как известно, вдвоем думать легче. Некоторые физиологи считают, что таким образом у дам образуется целый мозг на двоих. Огромная сила…

Агата поняла, что должна вернуться. Извозчику было окончательно и бесповоротно приказано: на Большую Пресненскую, остановить сразу за мостом. И больше своих решений Агата не меняла. Пока не сошла на тротуар.

На всякий случай она перешла улицу, чтобы издалека наблюдать за домом. Агата еще не придумала, как даст знать Валерии. Надеяться второй раз на прогулку Матвея не стоило: так рано воспитанные мальчики не гуляют. Наверняка сидит за уроками и бабочками. Оставалось только надеяться на удачу, которая редко ее подводила. Удача давно полюбила мадемуазель, которая любит рисковать.

Чтобы не стоять напротив окон, Агата остановилась немного наискосок. Дом был перед ней, но войти в него она не могла. Разве что снежок в окно кинуть или камень? Но в какое окно? Расположение комнат дома, кроме гостиной, ей было незнакомо. Агата столкнулась с препятствием ничуть не меньшим.

Или отчаянно рискнуть и позвонить в дверь? Если откроет кухарка – сунуть купюру и приказать, чтобы вызвала Валерию. Если Матвей, то тут придумывать ничего не надо. А вот если Лидия Павловна вздумает пойти на звонок? Сильно удивиться и сказать, что ошиблась домом? Или сделать вид, что пришла еще раз покаяться, дескать, ее вызвали в полицию? Сыграть такую историю Агате было нетрудно. Но до омерзения противно.

Она приказала себе не думать о последствиях, а действовать. Но дверь отворилась сама, вышла мадам Алабьева, торопливо заперла замок и отправилась в сторону моста. В магазины, что ли, надумала? Что Агате показалось довольно странным. Так ведет себя человек, оставляющий пустой дом. Куда же делись Валерия и Матвей?

Дождавшись, когда фигура мадам Алабьевой скрылась за мостом, Агата перешла улицу и уже не раздумывая дернула за проволоку звонка. Она услышала дальний звон, но и только. Никто не спешил к дверям. Агата упрямо позвонила еще раза три. Результат оказался прежним. На нее поглядывали редкие прохожие. Наверняка местные жители удивляются: чего это с утра гости ломятся в уважаемый дом. Агата зашла так далеко, что стала заглядывать в окна, выходившие на улицу. Заметить что-то в полутьме было невозможно. Да и шторы сильно мешали. Оставался очевидный, но самый невероятный вывод: домашние куда-то подевались. И Валерия, и Матвей. И даже кухарка. Что же до господина Алабьева, можно не сомневаться: дома его нет.

Результат не стоил усилий и потраченных пяти рублей. Пушкин узнает – поднимет на смех. То есть обдаст холодным презрением. Агата не могла вернуться ни с чем. Разум, как назло, замолчал. Зато сердце подсказало: оставалось еще одно место, в котором можно было найти следы Макара Ивановича. Шансы были призрачными, она это понимала. Но не проверить было нельзя.

Как назло, ближайшая пролетка нашлась далеко, на углу Кудринской площади. С которой можно было налюбоваться серым сундуком Пресненского полицейского дома. Подобные строения Агата искренне не любила, любоваться ими не желала, а приказала извозчику мчать прямиком на Театральную площадь. И никуда не сворачивать.

• 53 •

Топор крепко втиснулся в щель, плотник поднажал. Дерево хрустнуло.

Под предсмертные хрипы замка Пушкин старательно отгонял неправильные мысли. То, что он делал, нельзя было объяснить служебной логикой. Ни один сотрудник сыска, ни один пристав не позволит себе ломать дверь заранее невиновного человека. Нарушить закон из одного шаткого подозрения. Нарушить грубо и беззастенчиво. Закон Пушкин соблюдал. Чтобы иметь право спрашивать с других. Нынешний поступок был куда безрассудней вчерашнего визита в дом Алабьева. Найти ему оправдание было чрезвычайно трудно. Если только оправдание не дожидалось внутри квартиры.

Плотник дернул на себя, дверь сдалась. Пушкин предупредил, чтобы никто не смел переступать порог квартиры, пока он не позовет. Дожидаться на лестничной площадке. Дворник, и без того встревоженный, обещал шагу не сделать.

Войдя в прихожую, Пушкин притворил за собой. Чтобы не могли подсматривать. Прихожая сразу выдавала обиталище холостого мужчины. Пушкин узнал приметы, знакомые по своему жилищу: на вешалке не висели грудами шубы, капоты, накидки, пелеринки, шляпки, теплые шапочки с перьями, зонтики, и прочие дамские одежды, а скромно располагалось зимнее пальто, под которым жалась пара теплых ботинок. Ничего лишнего.

В квартире было тихо. Из глубин доносился равномерный перестук маятника. Пушкин принюхался и не обнаружил первого признака беды: сладковатого запаха разложения. Отчетливо пахло лекарствами: камфарным маслом и еще чем-то липким, чем Пушкина лечили в детстве. Кажется, мятными лепешками. Что было хорошо для жильца квартиры, но чрезвычайно плохо для чиновника сыска. Очертания совершенной глупости проступали все яснее. Он намеренно громко кашлянул и позвал хозяина. Ответа не последовало. Это могло означать, что Малецкого попросту нет дома. Ну, загостился у родных. Проспится и явится на службу. Если только не лежит где-нибудь в сугробе…

Выжидать в прихожей было бесполезно. В гостиную Пушкин вошел, как к себе домой: после выломанной двери, в общем, уже нечего стесняться. И оказался в густом запахе лекарств. Шторы были плотно задернуты. Мебель проступала смутными очертаниями. У стены виднелся диван, занятый чем-то продолговатым.

– Господин Малецкий…

Никто не ответил. Шарить в темноте неудобно. Подойдя к окнам, Пушкин раздвинул шторы. Яркий свет утра заглушил мерзкий запах. И осветил диван, на котором нечто было укрыто теплым одеялом. Оставалось выяснить, что именно – живое или мертвое.

Чтобы не затягивать развязку, Пушкин сдернул одеяло. Под ним оказалось человеческое тело, одетое в теплый домашний халат, теплые кальсоны, шерстяные носки и ночной колпак на голове. Поджав колени к животу, тело лежало, уткнувшись лбом в мягкую спинку дивана. И глубоко сопело. К дивану был приставлен столик, на котором помещались остывший чай, банка с медом, склянки с микстурами и пустые бумажки от порошков.