Савл! Савл! что ты гонишь меня? Он сказал: кто ты, господи? Господь же сказал: я — Иисус, которого ты гонишь, трудно тебе идти против рожна»). Когда Эней явился в лес, чтобы набрать листьев и веток для прикрытия воздвигнутого жертвенника, те он испытал наводящее ужас чудо. Именно, как только он захотел вырвать с корнем один куст, на последнем выступили черные капли крови. В ужасе герой пал на землю и умолял нимфу леса и бога-покровителя равнин отвратить этот ужас. Затем он схватил третий куст и, упершись ногами в землю, пытался его выдернуть. Тогда послышался из земли жалобный стон и голос, который говорил: «Эней, что ты меня мучишь?». Сходство положения между Павлом, который стремился во славу закона вырвать с корнем христианство в Дамаске, и троянским героем, желавшим украсить свой жертвенник, бросается в глаза. Но самое замечательное то, что имя Энея не только созвучно с именем Анании, с которым тотчас же в Дамаске встречается Павел, и то, что в 33 стихе этой самой главы Эней даже определенно назван по имени! Создается впечатление, что имя прямо-таки само навязалось изобретателю истории, и он не мог удержаться от того, чтобы не выдать настоящего происхождения саги. А если сага — видение под Дамаском, — это важнейшее событие в жизни Павла, которое, будто бы, вызвало в нем целый переворот и на котором зиждется все его дальнейшее развитие, то что же еще в таком случае можно считать историческим? в его жизни? Все попытки установить историческую связь между Павлом и Иисусом, в конце концов, ведь, сводятся к этому эпизоду. Если выбросить последний из цепи событий и отнести его в область «благочестивых» вымыслов, то вся эта цепь распадается на свои звенья и весь образ Павла расплывается в мифологическом тумане. Для Павла, как свидетеля в пользу существования исторического Иисуса, это — смертельно.

Как бы то ни было, — послания апостола, — и это нам следует повторять постоянно, — опорою для доказательств исторического существования Иисуса все равно считаться не могут. А вместе с тем, как было сказано, в конечном итоге отпадает также и религиозная польза от историчности Павла, и можно спокойно представить светским историкам и филологам восстановить себе на основе Деяний и так наз. посланий Павла картину настоящего хода событий, которые способствовали возникновению христианства.

Свидетельство евангелий.

Ценность свидетельств светских писателей и Павловых посланий в пользу существования исторического Иисуса оказалась призрачной. Подлинность Павловых посланий сомнительна. Да если бы они и на самом деле были написаны самим апостолом в 50 и 60 годах первого века, то все-таки они не могли бы служить свидетельством в пользу существования исторического человека — Иисуса. Что апостол рассказывает о человеке, а не о небесном существе, о человеке, превратившемся в бога-искупителя — Иисуса Христа, — этого, ведь, из посланий вычитать нельзя, а можно только это приписать им, причем существование исторического Иисуса просто предполагается. Это же предположение базируется на евангелиях, и, следовательно, Павловы послания не могут, наоборот, служить в качестве довода за существование евангельского Иисуса.

Для признания существования исторического Иисуса никаких других источников, кроме евангелий, не существует. Достоверность исторических документов христианства доказывается только с помощью их самих. Это в высшей степени плачевный для историков вывод. Даже Вейс считает необходимым оправдаться, когда он пользуется евангелиями вообще в качестве свидетельства, так как скептики могли бы возразить, что это свидетельство, само собой разумеется, не имеет никакой силы в своем собственном деле. Но он утешается указанием на величие и красоту евангелий, каковая, мол, сама говорит за их истинность, причем, к сожалению, упускает из виду то обстоятельство, что эта истина свидетельствует только о самой себе, а не об ее виновнике. Если кто-нибудь еще так высоко может ценить содержание евангелий, то тем самым еще ровно ничего не доказывается в пользу историчности приведенных в них фактов. Пусть личность Иисуса, как она изображена в делах и речах евангельских повествований, все еще сильно потрясает и пленяет душу читателя, — что действительно историческая личность служила моделью для этого образа, нельзя выводить из того чувства, какое возбуждает эта фигура в читателе, ибо в таком случае пришлось бы признать историческими личностями и героев Гомера, и Гамлета Шекспира, и Фауста Гете, потому что они обрисованы в таких жизненных красках и производят такое «сильное впечатление» на отзывчивые души. Попытка доказать существование исторического Иисуса., если нет больше никаких исторических источников в пользу такового, кроме евангелий, безнадежна, — ведь, она была бы успешна, если бы евангельское предание стояло еще так близко к историческим событиям, что могло во всяком случае рассчитывать на подтверждение историческими воспоминаниями. Отсюда понятно, как важно для сторонников исторического Иисуса иметь в руках еще другие свидетельства в пользу его, помимо евангелий, и понятны также энергические усилия теологов-«историков» отстоять свидетельство светских историографов и Павла, хотя бы оно было еще так недостаточно и спорно. Вместе с тем сразу же выступает в своем полном свете значение изучения евангельских источников. При этом, ведь, дело идет не столько о поверке исторической достоверности евангельских рассказов порознь, сколько о том, чтобы вообще заполучить прочную историческую почву и обосновать на ней предание. Заручиться подтверждением исторического характера евангелий для христианской веры в исторического Иисуса является жизненным вопросом. Тогда, может быть, будет понятно, почему в каждой соломинке видят желанную опору, и теологи-«историки» в этом отношении обнаруживают нетребовательность и прекраснодушие, чего не простили бы ни в какой области светской истории.

1. Евангельские источники.

Подобной соломинкой, посредством которой хотят спасти историчность евангелий, является пресловутое свидетельство Папия. Как известно, к числу «самых надежных», хотя отнюдь не неоспоримых, результатов современной разработки вопроса о жизни Иисуса принадлежит то, что из дошедших до нас евангелий самым древним является евангелие Марка. В противоположность остальным евангелиям, оно производит впечатление «наибольшей свежести» и «жизненности», самой выразительной «наглядности» и вскрывает такую массу второстепенных черточек, что создается впечатление, будто оно «восходит непосредственно к рассказам очевидца». Далее, к счастью, как уверяют нас теологи, оказывается, что Папий, епископ иерапольский, около 150 года делает сообщение о Марке, авторе евангелия, каковое как нельзя более совпадает с этим впечатлением. Он рассказывает следующее: «Марк, бывший истолкователем Петра, тщательно записал (все то, что он запомнил; однако, он не изложил в последовательном порядке слова и дела господни. Объясняется это тем, что он сам не слышал господа и не Сопутствовал ему. Он, как я сказал,