Посланный в замок несчастным влюбленным, надежды которого были разбиты злой судьбой, Хэлберт вернулся с известием, что Фиц-Олвин с дочерью уехал в Лондон, а оттуда намеревался отправиться в Нормандию, поскольку неотложные дела требовали его присутствия там.

Известие об этом непредвиденном и внезапном отъезде ошеломило молодого человека и причинило ему столь глубокую, невыносимую боль, что все усилия нежных и преданных друзей — Марианны, Робина и сыновей сэра Гая — как-то утешить его оказались тщетны. И тогда Робин подал совет, поддержанный всеми членами семьи Гэмвеллов и засветивший в сердце Аллана проблеск надежды. Робин сказал:

— Аллан должен поехать вслед за Фиц-Олвином в Лондон, а оттуда в Нормандию и остановиться там, где остановится сам этот бешеный барон.

Мысль эта тут же превратилась в план, и план стал претворяться в жизнь. Аллан подготовился к отъезду, а Марианна, мягкая и уступчивая, по просьбе брата согласилась ждать его возвращения в очаровательном уединении поместья Гэмвеллов.

Оставим сэра Аллана следовать за его возлюбленной леди Кристабель из Лондона в Нормандию, а сами займемся Робин Гудом, или, лучше сказать, юным графом Хантингдоном.

Прежде чем предпринять законным порядком какие-либо шаги и столь трудном деле, как иск о восстановлении в правах наследования своего приемного сына, Гилберт счел необходимым расспросить сэра Гая и поставить его в известность во всех мельчайших подробностях о странной истории, рассказанной умирающим Ритсоном. Когда старик окончил свой рассказ о том, посредством каких отвратительных действий Робин был лишен своих прав, сэр Гай в свою очередь поведал Гилберту, что мать Робина была дочь его брата Гая Ковентри. Таким образом, Робин был внучатым племянником баронета, а не его внуком, как Гилберт вначале понял из слов Ритсона. К сожалению, сэр Гай Ковентри уже умер, а его сын, единственный отпрыск этой младшей ветви Гэмвеллов, был в крестовом походе.

— Но, — добавил милейший баронет, — отсутствие этих двух родственников никак не должно препятствовать задуманному вами, славный Гилберт; мое сердце, рука, состояние и мои дети — в распоряжении Робина. Я страстно хочу быть ему полезным, я хочу увидеть, как он станет в глазах людей владетелем состояния, которое уже принадлежит ему в глазах Господа.

Итак, справедливый иск Робина был представлен в суд, и началось судебное разбирательство. Аббат Рамсей, ответчик по этому делу, богатый и могущественный церковник, решительно отверг иск, обвинив Гилберта во лжи, выдумках и незаконных посягательствах. В суд был вызван шериф, которому лорд Бизент поручил выплачивать ежегодно деньги леснику на содержание своего племянника, но этот человек, продавшийся душой и телом тому, кто теперь владел имениями графов Хантингдонов, отрицал само существование оставленных ему сумм и отказался признать свое знакомство с Гилбертом.

Таким образом, единственным свидетелем молодого человека, его единственным защитником, к которому относились как к безумцу и фантазеру, был его приемный отец. Согласимся, что это была слабая опора в борьбе со столь высокопоставленным соперником, как аббат Рамсей. Правда, сэр Гай Гэмвелл клятвенно подтвердил, что дочь его брата исчезла из Хантингдона именно в то время, о котором говорил Ритсон, но других фактических данных в показаниях старика не было. И если Робину удалось заинтересовать судей, если ему удалось к тому же не оставить в их душах никаких сомнений в законности своих прав, то преодолеть материальные препятствия, вставшие на пути к успеху его дела, было чрезвычайно трудно, лучше сказать — невозможно.

Отдаленность Хантингдона от Гэмвелла, отсутствие вооруженной поддержки не позволяли Робину восстановить свои права силой, что в те времена было позволительно или, во всяком случае, допустимо; поэтому ему приходилось терпеливо сносить дерзкие выпады своего врага и искать способ мирным и законным путем вступить во владение своим достоянием, поскольку суд еще не вынес окончательного решения. Сэр Гай решил, что лучшим способом в данном случае будет обратиться непосредственно к правосудию короля Генриха И, что Робин и сделал по совету старика. Отправив прошение, Робин стал ждать благоприятного решения его королевского величества и не предпринимал более никаких новых действий.

Так прошло шесть лет; судебное разбирательство то возобновлялось, то затухало по прихоти судей и адвокатов, и эти шесть лет ожиданий и тревог пролетели для обитателей поместья Гэмвеллов как один день.

Робин и Гилберт так и остались жить под гостеприимным кровом сэра Гая, но, несмотря на всю любовь и нежные заботы своего сына, прежний веселый Гилберт превратился в свою собственную тень. Маргарет унесла с собой его душу и жизнерадостность.

Марианна также осталась жить у Гэмвеллов. Двадцатая весна сделала привлекательную девушку еще красивее, чем она была в тот день, когда Робин, впервые увидев ее, так простодушно восхищался прелестью ее лица. Мужчины относились к ней с почтительной любовью, женщины — с самоотверженной нежностью, и для счастья Марианны не хватало только присутствия брата. Аллан жил во Франции и в своих редких письмах ничего не сообщал ни о том, счастлив ли он, ни о том, собирается ли он вернуться.

Больше и сильнее, чем кто-либо другой в поместье, Марианной восхищался Робин, обожал ее и ценил в ней душевные и физические совершенства, но это доходившее до идолопоклонства обожание не отражалось у него ни во взоре, ни в словах, ни в жестах. Одиночество девушки внушало Робину такие почтительные чувства, какие внушило бы присутствие матери; кроме того, неуверенность в своем собственном будущем и порядочность не позволяли ему признаться в любви, потому что настоящее его не позволяло скрепить ее святыми узами брака.

Разве могла благородная сестра Аллана Клера опуститься до Робин Гуда?

Даже самый внимательный наблюдатель не смог бы ничего сказать о чувствах девушки; ни в поступках Марианны, ни в ее словах, ни в ее взоре нельзя было прочесть, ни того, какое место занимал Робин в ее сердце, ни даже того, понимала ли она, как пылко, молчаливо и преданно он любит ее.

Нежный и мелодичный голос Марианны звучал одинаково, к кому бы она ни обращалась. Отсутствие Робина не заставляло ее бледнеть и не придавало задумчивости ее глазам, а неожиданное его появление не вызывало румянца на ее лице; она ни разу не беседовала с ним наедине, не встречалась как бы случайно. Неизменно печальная, но не унылая, она, казалось, жила воспоминаниями о брате и надеждой на то, что Аллан сможет наконец когда-нибудь перед всем миром открыто, радостно и гордо признать, что леди Кристабель любит его.

Остальные обитатели поместья Гэмвелл казались не столько обществом, в котором жила Марианна, сколько двором коронованной особы; не будучи ни с кем ни холодной, ни надменной, ни высокомерной, девушка невольно поставила себя выше своего окружения. Сестра Аллана Клера казалась королевой поместья. Она была королевой по праву красоты, но можно было бы сказать, что права на этот титул ей давало нечто другое, более основательное, и это нечто было превосходством, причем неоспоримым и всеми признанным. Аристократические манеры девушки, ее остроумный и серьезный разговор столь очевидно ставили ее выше хозяев усадьбы, что в своем прямодушии, искренности и сельской простоте они первые признали ее достоинства.