До Читы оставалось чуть более двухсот верст, но после Тарбагатая вперемежку с бурятскими айлами появились русские села, жители которых были или потомками каторжан, или бывшими ссыльнопоселенцами, оставшимися навечно в Сибири. Они занимались хлебопашеством, охотой или торговлей, жили справно, достаток приучил их к спокойной, размеренной жизни и доброжелательному отношению к ближним.

Как и в свое время Митю, Машу особо поражали чистота в избах и порядок на подворьях, скрывавшихся за массивными заборами и огромными воротами, которые всегда были готовы распахнуться навстречу путнику, нуждающемуся в помощи.

Маркел рассказал Маше об обычае, испокон веку существующем в этих местах и показывающем, насколько милосердны люди, испытавшие на себе ужасы каторги, дурное обращение местного начальства и полуголодное существование на многочисленных рудниках и железоплавильных заводах.

В каждом селе, при каждом доме были устроены под окнами небольшие полки, на которые хозяйки выносили ржаной или пшеничный Хлеб, творог, яйца, выставляли крынки с молоком и простоквашей. Тем самым жители не только подкармливали беглых, проходивших через село ночью и собиравших своеобразное подаяние, по избавляли свои подворья от воровства — этакое весьма интересное сочетание христианской добродетели и простой житейской предприимчивости…

К Яблоневому хребту они подъехали глубокой ночью, и ямщики отказались ехать дальше, пришлось прибегнуть к давно испытанному и верному способу — дать на водку, он и здесь помог незамедлительно. Через час с трудом поднялись на огромную крутую гору, с еще большим трудом спустились с нее, а через час с небольшим достигли станции, последней перед Читой.

Молодая бурятка в меховом тулупе, разукрашенном разноцветной вышивкой бисером, и в огромной островерхой шапке, из-под которой выглядывало множество мелких косичек, украшенных кораллами (местные жители называли их моржаиами), встретила путников во дворе, проводила на станцию и исчезла, как оказалось, до утра.

На станции было совершенно темно, но Маше почудилось какое-то движение в глубине комнаты, она различила силуэт человека, мелькнувший на фоне окна, и тут же резко в тишине стукнула дверь, а вслед за этим послышался новый звук, словно кто-то поспешно задвинул за собой задвижку.

Маша велела Антону принести свечи. В комнате стало светлее, лишь по углам копошились неясные тени, да еще чернее стала ночь за окном. В печи уютно потрескивали дрова, большая кошка, непременная жительница почтовых станций, ласково терлась о колени Маши, а ее отважная охрана пристроилась на широких лавках у стен и спала крепким сном. Правда, Антон изредка приоткрывал то один, то другой глаз и пытался уговорить хозяйку прилечь на свободные полати и поспать хотя бы пару часов. Но Маша так и просидела всю ночь на лавочке за столом. Спать ей не хотелось.

Она думала о том, что через несколько часов увидит Митю.

И нервная дрожь, которую она испытала, когда Маркел сказал, что до Терзи осталось меньше двухсот верст, не покидала ее до самого утра.

Лишь только забрезжило в окне, Маша разбудила Антона и велела ему подавать чаи. Внезапно за их спинами распахнулись двери, и из соседней комнаты появился молодой человек, поразивший ее своей одеждой и внешностью. Он был высокого роста, стройный, подтянутый, с тонкими чертами лица, которое выдавало его азиатское происхождение, но было лишено того темно-бурого оттенка, какой имели встречавшиеся на их пути буряты, отчего, наверное, и получил этот народ свое название.

Одет незнакомец был богато и не без изящества в халат китайского покроя из голубой камфы, затканный шелком с серебром и обшитый бобровым мехом. Голова у него была обрита, и лишь на затылке оставалась длинная коса, такая же, как у китайцев. В руках он держал остроконечную шапку, обшитую великолепным мехом бобра. Молодой человек приложил руку к груди и низко поклонился Маше. И хотя поклон этот не походил на европейский, но проделан был с привычной ловкостью.

Молодой человек выпрямился и улыбнулся открытой дружелюбной улыбкой, показав при этом прекрасные белые зубы. Тут же вбежали несколько бурятов, расстелили на одной из ланок яркий красно-синий ковер и бросили на него несколько подушек. Молодой человек, мягко ступая сапогами без каблуков, прошел к скамье и величественно, не сгибая спины, опустился на ковер.

Маша с недоумением посмотрела на своих охранников, и Зосима, почти не разжимая губ, прошептал ей на ухо:

— Это тайши, бурятский князь, начальник над этими инородцами.

Маша слегка поклонилась молодому тайши и пригласила его попить с ней чаю. Тот вновь расцвел довольной улыбкой, сел вместе с ней за стол, но, сделав пару глотков, вдруг вскочил с места и поспешно, даже не поклонившись Маше, вышел из комнаты.

— У, чертова орда! — выругался Антон. — Вроде и князь, а никакого понятия нету, как с барышнями обращаться.

Маша рассмеялась:

— У них одни законы, Антон, у нас другие, так что не стоит лезть со своим уставом в чужой монастырь…

Но она не успела договорить, на пороге вновь появился юный бурятский князь. Теперь он был не один, а толкал перед собой толстого, неповоротливого китайца, оказавшегося переводчиком.

Смущенно улыбаясь, тайши объяснил Маше, что его зовут Толгой Баджиев и он в сопровождении своих сайтов[30]и нукеров[31]следует на родину. Много лет с раннего детства прожил он в ламаистском дацане[32], получил образование, а теперь должен вернуться в свой улус[33], чтобы управлять своим народом после смерти отца. Он извинился перед Машей, что вынужден пользоваться помощью толмача: ширетуп[34]говорили с ним только по-китайскп, и потому юный бурятский князь почти забыл не только русский, но и родной язык.

Он с любопытством расспрашивал Машу, кто она такая, куда едет и зачем, и очень удивился, что она невеста ссыльнокаторжного и направляется в острог к своему жениху. Задумавшись на мгновение, он что-то быстро сказал китайцу-переводчику, и тот передал Маше приглашение тайши следовать до Читы на его лошадях.

А кони у него были необыкновенно бойкими и красивыми, повозка устлана коврами и закрывалась медвежьей полостью. И Маша решила: эх, была не была! И согласилась.

Очень уж симпатичным был этот совсем еще молоденький князь и смотрел на нее с такой робкой и смущенной улыбкой, что просто грех было отказываться промчаться последние версты с ветерком, в компании приятного человека…

Дорога забирала все круче и круче вверх, по резвые красавцы кони шли ходко и играючи взлетели на перевал. Две повозки Маши и следующие верхом сайты и нукеры все еще поднимались в гору, и тайши сделал девушке знак выйти из экипажа. Они прошли к небольшой пирамиде, сложенной из камней и окруженной хилыми, растрепанными горным ветром лиственницами. Редкие, скрюченные ветви были сплошь унизаны разноцветными ленточками, кусочками меха и кожи.