— Я ищу сеньора де Кеведо.

Косар пожал плечами, повел вокруг себя туманным взором:

— Вы же с ним вместе ушли. А где он сейчас — не знаю.

Язык у него немного заплетался. Если комедиант всю ночь накачивался, подумал я, можно представить, в каком он сейчас состоянии.

— Что же вы здесь делаете? — спросил я.

— Пью. Размышляю.

Я подошел и присел рядом, отодвинув шпагу. Вид мой был таков, что хоть пиши с меня аллегорию отчаянья.

— В такую холодную ночь? Погода не располагает к размышлениям на свежем воздухе — чересчур свежо.

— Жар души спасает. — Он странновато хихикнул. — Это славно, а?.. Жар внутри, рога снаружи. Как это там?..

И с лукавым видом продекламировал, время от времени прикладываясь к бутыли:

Дела идут, и мы живем — не тужим,

Тогда как все вокруг поражены:

Возможно ль быть своей подружки мужем

И сутенером собственной жены?

Я заерзал на скамейке. И не только от холода.

— Мне кажется, сеньор Рафаэль, вы приняли немного лишнего…

— Кто знает, что для человека лишнее, а что ему необходимо?

Поскольку я не нашелся, что на это ответить, мы некоторое время сидели молча. В свете фонаря капли воды на лице и волосах Косара блестели, как иней. Комедиант вдруг всмотрелся в меня повнимательней:

— Тебя, кажется, тоже томит какая-то забота?

Видя, что я не отвечаю, он протянул мне бутыль.

— Не такая помощь мне нужна, — понуро отвечал я.

Он значительно, с философским глубокомыслием покивал, оглаживая свои германского образца бакенбарды. Потом поднес горлышко к губам, и раздалось звонкое бульканье.

— От вашей супруги нет вестей?

Он мрачно и мутно покосился на меня, не опуская бутылку. Пристроил ее рядом на скамью и, вытирая усы тылом ладони, ответил:

— У моей супруги — своя жизнь. В этом есть и определенные выгоды, и кое-какие неудобства.

Он открыл рот и поднял палец, явно намереваясь снова что-то прочесть. Но мне было совсем не до стихов.

— Ее хотят использовать против короля, — сказал я.

Косар замер с открытым ртом и воздетым перстом.

— Не понимаю…

И это прозвучало почти как мольба о том, чтобы и дальше ничего не понимать. Но меня, что называется, достали — и он со своим винищем, и холод, и грызущая мне спину боль.

— Заговор, — сказал я нетерпеливо. — Потому я искал дона Франсиско.

Он заморгал, и глаза его из мутных сделались просто испуганными.

— Мария-то здесь при чем?

Я не сумел удержаться от презрительной гримасы:

— Это приманка. А ловушка сработает на рассвете, когда король в сопровождении всего двух егерей пойдет на охоту… Его хотят убить.

Под ногами у нас глухо брякнуло стекло — бутыль упала на землю, но ивовая оплетка не дала осколкам разлететься

— Матерь божья, — сказал комедиант. — А мне казалось — это я напился…

— Я трезв, как стеклышко у вас под ногами, и говорю чистую правду.

— Ну а если даже и так… Мне-то какое дело до короля, дамы или валета?

— Повторяю вам — они хотят впутать вашу жену. И капитана Алатристе.

Услышав это имя, Косар засмеялся тихонько и недоверчиво. Я взял его за руку и заставил пощупать мою спину. Пальцы его наткнулись на перевязку, и я увидел, как он переменился в лице:

— Кровь течет!

— Еще бы ей не течь! Не прошло и трех часов, как меня пырнули кинжалом.

Он вскочил, вот уж точно — как ужаленный. Я остался сидеть, наблюдая, как он бегает перед скамьей взад-вперед.

— Настает день праведного возмездия… — бормотал он вроде бы про себя. — Все решит добрый клинок.

Но вот Косар наконец остановился. Разбушевавшийся ветер все сильнее трепал полы его плаща.

— Филиппа, говоришь?

Я кивнул.

— Убить короля… — продолжал он. — Клянусь сам не знаю чем, это забавно… Прямо как в комедии!

— В трагикомедии, — вставил я.

— Это, юноша, зависит от точки зрения.

И внезапно меня осенило:

— У вас есть карета?

Он был сбит с толку и, слегка пошатываясь, уставился на меня:

— Ну разумеется. Стоит на площади. Кучер дрыхнет, забравшись внутрь. Я велел ждать и заплатил. И еще послал ему пару бутылок вина…

— Ваша жена уехала во Фреснеду.

Растерянность сменилась недоверчивостью:

— И дальше что? — спросил он не без опаски.

— До Фреснеды — почти лига пути. Мне не дойти. А карета домчит мигом.

— А зачем тебе туда?

— Чтобы спасти короля. И может быть, — донью Марию.

Он захохотал — довольно принужденно, должен заметить — и тотчас оборвал смех. Задумался, покачивая головой. И наконец, театрально завернувшись в плащ, продекламировал:

Я не подам ни повода, ни виду,

Я буду сам — и следствие, и суд.

Я отомстить сумею за обиду

Чуть раньше, чем ее мне нанесут.

— Моя жена сама о себе позаботится, — очень серьезно проговорил он. — Пора бы уж тебе это знать.

И с той же серьезностью — без шпаги, которая по-прежнему была прислонена к скамье, — Косар изобразил салют, парад, рипост. Странный человек, подумал я, затейливый человек. Весьма затейливый. Он вдруг поглядел на меня и улыбнулся. И улыбка его, и выражение глаз плохо вязались с тем, какая молва шла об этом благодушном рогоносце. Но размышлять было некогда.

— Тогда подумайте о короле, — настойчиво сказал я.

— А чего о нем думать?.. — Изящным движением он вложил в ножны воображаемую шпагу. — Клянусь бородой прадедушки, я не стану возражать, если кто-нибудь покажет ему, что кровь у него — того же цвета, что и у нас, грешных…

— Он — король Испании. Наш властелин.

Мои слова не произвели особого впечатления. Косар стряхнул с плеч дождевые капли, плотнее запахнул плащ.

— Вот что я скажу тебе, мой мальчик. Я каждый день встречаюсь с ними на сцене — то с императорами, то с Сулейманом Великолепным, то с самим Тамерланом. А время от времени даже играю их… И случалось мне по ходу пьесы делать такое, о чем не пишут в книгах. Так что у меня короли, живые или мертвые, священного трепета не вызывают.

— Но ваша жена…

— Да забудь ты про мою жену раз и навсегда!

Он снова глянул на разбитую бутыль, на минутку замер, сморщив лоб. Потом прищелкнул языком и с любопытством уставился на меня: