«Твой крах будет и крахом нашей газетенки», — предупредил Сэм. Он, конечно, прав.

К тому времени, когда я пристроил свой «нэш» на сенатской парковке, мое настроение совсем не улучшилось. Я не исключал возможности, что там меня поджидают молодчики в сером. Но нет, встречающих лиц не обнаружилось. И в зал заседаний пустили. Никаких неожиданностей. Игра продолжалась.

В зале никто на меня не обратил внимания. Сенаторы уже расположились в своих креслах. Трое бандюг, Вуд, Никсон и Маккарти, благодушно обменивались шуточками. У Мундта был вид озабоченный. Ирландец в этот раз отсутствовал. И Кон пока не явился.

Вид Ширли, болтавшей со своей напарницей, меня взбодрил. С неожиданным удовольствием я вспомнил, что сегодня вечером мы с ней обедаем «У Джорджа». Конечно, она заслужила! Но главное, мы оба на несколько часов отвлечемся от всей этой истории. Вот что меня особенно грело…

Когда я проходил мимо столика стенографисток, Ширли показала мне спину. Ее напарница исчиркивала помадой тыльную сторону кисти, подбирая нужный для губ цвет. Перед ней среди нераспечатанных рулончиков стенографической ленты валялось полдюжины тюбиков с губной помадой. Видимо, она считала, что знает толк в косметике. Раздосадованный, я уже было собрался окликнуть Ширли, шутливо подтвердить, что не забыл о своем обещании, но тут девушка обернулась. Лишь на миг, которого хватило, чтоб подать мне знак: молчи!

Да что же происходит, черт побери?

Может быть, и ничего особенного. Просто Ширли соблюдает необходимую конспирацию. Нам действительно не стоило любезничать на глазах у всех.

Когда я устроился за своим столиком, ко мне вернулся мой черный юмор. Только успел раскрыть блокнот, как явился Кон. И сразу ввели Марину с безразличным, отрешенным лицом. После того как копы сняли с нее наручники, Марина повторила свой обычный ритуал: разгладила кофточку, поправила прическу, закинув за уши свисавшие пряди, проверила заколки в волосах, после чего безвольно раскинула руки перед микрофоном, вперившись в них с видом самого одинокого существа на белом свете.

Не исключено, что так оно и было. Куда ж подевались все ее дружки из консульства, те самые «другие», которых она помянула утром? Следят ли за ее судьбой тем или иным способом?

Теперь я должен на нее взглянуть с другого ракурса: словно она действительно матерая шпионка. А почему бы и нет? Все возможно. Если это действительно так, придется ожесточить свое сердце. Слишком уж оно было отзывчивым.

Болтовня стихла. Кон взглянул на Вуда. Грохнул молоточек, цирк начался.

— Господин председатель, как я вас вчера предупредил, ФБР провело обыск в нью-йоркской квартире мисс Гусеевой. Он завершился сегодня в полдень. Агенты меня ознакомили с первичными результатами, о которых я могу сейчас вкратце сообщить.

Кон разложил перед собой несколько бумажных листков. Все на него глядели, не отрываясь. Кроме Марины, которая, казалось, даже его не слушает.

— Местонахождение квартиры свидетельница указала верно: Хестер Хаус, Хестер-стрит, 35, Нижний Ист-Сайд, Манхэттен. В этом доме на втором этаже у нее съемная квартира из одной жилой комнаты и ванной. Мисс Гусеева там поселилась 17 февраля прошлого года. По донесению агентов, в ее жилище не обнаружено каких-либо тайников или объектов, которые свидетельнице имело бы смысл прятать. Кроме одежды и предметов домашнего обихода, комната мисс Гусеевой буквально забита писчебумажной продукцией, связанной с театром. В некоторых брошюрах и пьесах, иногда распечатанных на ротаторе, а чаще машинописных — пометки свидетельницы от руки. Среди книг — четыре на русском языке. Три из них — стихотворные сборники советского автора Бориса Пастернака. И еще книга о театральном мастерстве некоего Константина Станиславского. Согласно установленным правилам, ФБР изъяло всю эту продукцию для более подробного изучения. Через несколько дней нас ознакомят с его результатами.

Кон сделал паузу. Отложив один листок, чтобы взять другой, он бросил взгляд на Марину и тут же перевел на Вуда, сопроводив обаятельной улыбкой.

— Прежде чем продолжить, я хочу получить от свидетельницы кое-какие разъяснения по первичным результатам обыска…

Я ощутил спазм в желудке. Члены Комиссии вскинулись в своих креслах. Маккарти и Никсон, прищурившись, глядели на Марину. Мигом навострили уши! Марина продолжала разглядывать свои руки, будто вдруг позабыла английский.

Вуд одобрительно мигнул.

— Не возражаю, господин прокурор.

— Мисс Гусеева, мы у вас не нашли ни одного письма. Ни единого. Это странно, не правда ли? Каждый хранит хоть какое-то письмишко. У вас что, нет друзей?

Марина его впервые удостоила взглядом. Долгим, растерянным.

— Действительно… у меня нет друзей.

— Прям-таки ни единого?

— Вы же знаете, откуда я приехала. Иностранке не так уж легко завести друзей. Особенно когда люди узнают, что она русская.

— Но вам все-таки помогали…

— Я общалась только с коллегами по работе. Они были со мной приветливы. Но это не друзья… Возможно, я сама виновата. В России ко всем относятся настороженно: еще неизвестно, что этот друг способен выкинуть. И Биробиджан тут не исключение.

— А писательница Дороти Паркер разве не ваша подруга?

Марина не ответила. Казалось, и не собирается.

Ну вот, началось! Кон забросил свой крючок.

Нахмурившись, Марина открыла рот, но не произнесла ни звука. Предчувствуя победу, Кон задал вопрос таким снисходительным тоном, каким пригласил бы старушку на тур вальса:

— Так вы знакомы с Дороти Паркер?

— Да, я…

— В вашей библиотеке обнаружена книга Дороти Паркер, карманное издание с надписью на титуле: «Моей дорогой, такой трепетной Марии, которая всегда может рассчитывать на мою поддержку и ту взаимопомощь, что делает нас, женщин, непобедимыми». Эта надпись датирована 20 сентября 1947-го. Судя по посвящению, книга подарена именно вам, поскольку вы себя называете Марией Эпрон. Я прав?

— Да.

— Вы хорошо знакомы с Дороти Паркер, мисс Гусеева?

— Я с ней познакомилась четыре года назад, когда приехала в Голливуд. Она мне действительно помогла. В частности, советом перебраться из Голливуда в Нью-Йорк.

— Знаете ли вы, что она коммунистка?

— Нет. И я в это не верю! Она мне никогда не говорила ничего такого, чтобы это заподозрить.

— А разве вам неизвестно, что полмесяца назад ФБР допрашивало миссис Паркер и она признала себя коммунисткой?

— Нет.

— Об этом писали все газеты.

— Не читаю газет. Я им не доверяю.

— В Голливуде вы никогда не беседовали с миссис Паркер о политике?

— Никогда. Но мне было известно, что еще до войны она основала Антинацистскую лигу, помогавшую беженцам из Германии.