не хочу думать, зачем он сейчас сделал это лишнее, никому не нужное признание, и дело даже не в том, что он не свободен. Дело во мне. Эйфория от его близости, горчит неотвязным привкусом повтора, сердце замирает от переизбытка чувств, а мозг помнит, что за ними по пятам шагает боль. И боится её даже больше чем попасть под каток или сгореть заживо.

Иногда, как бы ни хотелось быть вместе, оставить всё как есть единственно верный выбор. Чертовски жестокий, но правильный.

Пока Антон не видит, я смотрю на его губы, разбитые, с запёкшейся в трещинках кровью, и сердце сжимается от сострадания. Я невольно тянусь к ним, чтобы стереть кровь, но он вдруг говорит:

– Той ночью Оля сказала, что беременна.

– Поздравляю.

Ещё один удар, не хуже предыдущих, но впервые очень вовремя. Сложно сохранять трезвую голову, когда он так близко. Я искренне желаю ему добра, но пожелай он того, не смогла бы стать даже обычным другом.

– Она солгала, Кира, а я просто взял и развесил уши, зато тебя и выслушать не подумал. Я неисправимый кретин. Прости.

– Когда соврал Митя, мне тоже не пришло в голову, что правда может оказаться несколько иной, – усмехаюсь, убирая прядь волос, налипшую к глубокой ссадине на его лбу. – Мы верим кому угодно, только не друг другу.

– Почему так? – хрипло шепчет Бес, заглядывая в глаза, и взяв меня за руку, прижимает ладонью к своей колючей щеке.

Я чувствую исходящий от него жар и то, как сжимаются в агонии челюсти, вижу глубокую складку, что появляется меж тёмными бровями, когда он по взгляду читает ещё не прозвучавший ответ, но всё-таки говорю. Должна сказать.

– Потому что боимся ещё большей боли. Мы делаем друг друга слабыми, и в итоге когда-нибудь непременно сломаем, а я во второй раз не оклемаюсь. Ты, Бес, стал моим полётом, было круто, не спорю, но крепко стоять на земле безопасней.

– Не говори так, – жарко шепчет Антон, прижимая теперь уже обе моих ладони к своему лицу, прячась в них, как маленький мальчик, который не хочет принимать реальность.

Касаюсь губами его окровавленных пальцев, совсем не испытывая брезгливости. Мне нравится её вкус, солённый, немного металлический, так сладко чувствовать у себя во рту частичку любимого человека. Целую, и следом кусаю губы, запрещая себе представлять, какого тогда было бы носить его ребёнка под сердцем. Нашего ребёнка.

И бояться потерять обоих?! Нет уж...

– Впервые за долгое время мне кажется, что жизнь не такая уж и плохая штука. Возможно, так оно и есть, если застыть в этом конкретном мгновении. Только она не стоит на месте, а наше "завтра" обречено. Нет у нас никакого будущего и никаких "нас" тоже нет. Бес, дай мне уйти, не трави душу.

– Нет, – мотает головой Антон, сжимая мои руки до ломоты в запястьях, пачкая их липкой сукровицей, до сих пор сочащейся из разбитых кулаков. – Если отпущу – задохнусь.

– Если не отпустишь – задохнёмся мы оба.

– Нет – упрямо твердит Антон, обжигая угрюмой решительностью изумрудных глаз. – Страшнее всего потерять друг друга. Я тебе докажу.

– Не нужно. Любишь? Так не ищи встреч и не звони. Отпусти, не будь эгоистом. Я устала, – шепчу, поднимаясь одновременно с ним, и, вложив пальто в его повисшие плетьми руки, как во сне бреду к своей двери. – Береги себя, Бес.

Эпилог

3 месяца спустя

– Дарья Сергеевна, обещайте, что не будете гулять допоздна! Улицы в вашем районе безлюдные, а Шанс тот ещё защитник, единственное, на что он способен – в случае чего притворится мёртвым.

– Ой, скажешь тоже, кому я старая нужна? – притворно вздыхает она на том конце провода. Я не слышу, но чувствую её еле сдерживаемый смех, и мои губы сами растягиваются в ответной улыбке.

– Ну не знаю, есть тут один интеллигентный мужчина... – откровенно поддразниваю её, отодвигая в сторону край воздушной занавески украшающей окно моей собственной кухни. – Кстати, чуть плешь мне сегодня не проел, никак не мог решить, какие цветы выбрать: герберы или розы. Наверное, куда-то собирается.

– И какие же ты ему посоветовала? – с придыханием спрашивает Дарья Семёновна.

– Я ему намекнула, что конфетный букет дольше не завянет, и будет лучшим дополнением к вашему новому чайному сервизу.

– Думаешь, он для меня старается?

– Иначе стал бы он просить ваш адрес, – усмехаюсь, прочёсывая внимательным взглядом свой двор. – Такой милый мужчина, предлагал мне в качестве взятки одного из щенков своей Жучки.

– А ты что? – в её голосе проскальзывает явное напряжение, и я недовольно хмурюсь. Вот только нотаций мне сегодня не хватало.

– А я как всегда, – бормочу раздосадованная поворотом беседы. – Не хочу привязываться.

– Кира, терять что-то дорогое всегда страшно, но ещё страшнее это дорогое упустить. Поверь, я знаю, о чём говорю, – устало вздыхает женщина. – Ладно, я пойду, сервиз протру. А ты подумай хорошенько над моими словами. Не забывай, что однажды станет поздно.

– До завтра! – по возможности радостно кричу в трубку, но в ней уже раздаются гудки.

Ну вот, испортила человеку настроение, а ведь сегодня у неё самое настоящее свидание. Когда, сделав скромный ремонт, я пригласила Дарью Семёновну в гости похвастаться, я и подумать не могла, что она застрянет в одном лифте с Арсением Палычем, живущим в соседней квартире музыкантом. Этот седовласый, статный вдовец каким-то чудом сумел добиться её расположения и с тех пор они встречаются каждый вечер, якобы под предлогом выгулки своих четвероногих любимцев. Что-то мне подсказывает, что этим вечером их отношения перейдут на новый уровень. По крайней мере, вокруг её кавалера амуры сегодня так и вились. Да и сама Дарья Семёновна цветёт и пахнет. Я и забыла, когда у неё в последний раз болело сердце.

Зато моё с каждой секундой стучит всё тревожнее, в голову так и лезут дурные мысли, накручивая взвинченные неизвестностью нервы плохими предчувствиями. Ну, Бес, упрямец! Довёл таки до ручки. Просила ведь по-хорошему не травить мне душу. Какой там...

Довольно трудно придерживаться выбранного вектора, если каждый вечер задаваться вопросом: "А правильно ли я поступила?", и собственное: "да!", день ото дня звучит всё более неуверенно. Казалось, достаточно его прогнать и моя жизнь вернётся в прежнее