Но вернемся к принцессе. Даже само имя ее навевает мысли о том, что она олицетворяла собой еврейство. Итак, некая заморская скандалистка (здесь в уме всплывает Запад Европы, т. е. Франция) использовала Зевса для похищения священной составляющей финикийского (иудейского) царства — его принцессы, давшей имя и царственную династию дотоле безымянным и диким варварским территориям. Нетрудно угадать во всем этом мотив авиньонского пленения пап (вавилонского пленения евреев), где протоиудейское, провизантийское папство (похищенное священство), претерпев соответствующую метаморфозу, стало распространителем христианства по всей Европе.

Так Европа была похищена у взрастившей и вскормившей ее Азии.

И здесь вспоминается описание штурма и разграбления Константинополя, который как раз и явился прообразом этой самой Азии — кормилицы и наставницы Европы. Ведь не только священство было похищено у Азии путем пленения пап, но и немалые материальные и культурные ценности, вывезенные в ходе штурма столицы Византии.

К слову сказать, ограбление и упадок Константинополя стали происходить задолго до рокового штурма 1204 года. Это является лишним свидетельством того, что штурм тот не являлся досадным недоразумением и был продолжением политики, не имеющей ничего общего с защитой христианских святынь.

Уже во время I крестового похода не удалось избежать грабежей и поджогов в предместьях столицы, ставших перевалочным пунктом для крестьянского ополчения, возглавляемого Петром Пустынником. Ненависть к византийцам просто зашкаливала, чего не было бы, если б крестоносцы и вправду собрались защищать Византию от сельджуков.

А в апреле 1097 года в окрестностях столицы и даже на ее стенах вспыхнула настоящая битва между византийцами и рыцарством лотарингского герцога Готфрида Бульонского. Только благодаря личной гвардии императора Алексея Комнина византийцам удалось одержать победу. Впрочем, победа та была непрочной и императору пришлось откупаться от рыцарей деньгами, после чего они были переправлены от греха подальше на другой берег Босфора.

Дальше — больше. Воспользовавшись слабостью империи, стал вынашивать план осады Константинополя с суши и с моря Фридрих Барбаросса. В союзники он пытался привлечь Венецию и Геную. Впрочем, о «самостийных» начинаниях императора уже упоминалось в связи с вводом им в обращение эпитета «Священная» в отношении возглавляемого им образования.

Однако настоящей катастрофой для Константинополя стал апрельский штурм 1204 года. Тогда было похищено и вывезено из столицы огромное количество материальных и культурных ценностей. Константинополь того времени являлся настоящей столицей мира и их количество там не поддавалось оценке. «Там было, — писал амьенский рыцарь Робер де Клари, автор мемуаров «Завоевание Константинополя», — такое изобилие богатств, так много золотой и серебряной утвари, так много драгоценных камней, что казалось поистине чудом, как свезено сюда такое великолепное богатство. Со дня сотворения мира не видано и не собрано было подобных сокровищ, столь великолепных и драгоценных… И в сорока богатейших городах земли, я полагаю, не было столько богатств, сколько их было в Константинополе!».

Город, таким образом, являлся лакомым куском для завоевателей, и первым вошедший в столицу итальянский князь Бонифаций Монферратский дал солдатам три дня на его разграбление. Вот как описывал те трагические события византийский историк Никита Хониат: «В день взятия города хищники расположились на ночлег повсюду и грабили все, что было внутри домов, не стесняясь с хозяевами, наделяя иных ударами; кого они уговаривали, кому грозили по всякому поводу. Все они получили или сами нашли: часть лежала на виду или была принесена хозяевами, — часть разыскали сами латиняне, пощады у них не было никакой, и ничего они не отдавали собственникам обратно… Собираясь партиями, жители уходили, одетые в рубища, изнуренные бессонницей и осунувшиеся, видом мертвецы, с налитыми кровью глазами, будто плачущие кровью, а не слезами. Одни горевали о потере имущества, другие уже не удручались этим, но оплакивали похищенную и поруганную деви-цу-невесту или супругу, каждый шел со своим горем». Один из участников тех событий, Жоффруа де Виллардуэн, отмечал, что «убитым и раненым не было ни числа, ни меры».

Добыча крестоносцев превзошла все их ожидания. В их руки попало бесчисленное количество драгоценных камней, золотых и серебряных изделий, мехов и тканей (Рис. 10).

С целью овладения находящимися там богатствами взламывались саркофаги, разрушались усыпальницы императоров. Переплавлялись на монеты медные и бронзовые статуи.

Многие произведения искусства стали достоянием западной цивилизации. Так, например, были демонтированы и стали украшением собора св. Марка в Венеции знаменитые бронзовые кони (квадрига) гениального Лисиппа — часть многофигурной композиции, украшавшей до этого константинопольский ипподром. Вывез квадригу сам Энрико Дандоло.

Рис. 10. Крестоносцы сваливают награбленное в ходе захвата Константинополя на городской площади

Все, что не удалось прибрать к рукам, безжалостно уничтожалось. Была разбита гигантская статуя Геркулеса работы того же Лисиппа. Захватчики уничтожили огромную статую героя греческой мифологии Беллерофон-та, статую богини Геры, изваяние девы Марии, бывшее украшением одного из кварталов в центре города.

Ситуацию усугубляли пожары. Они вспыхивали неоднократно, как во время штурма города 12–13 апреля, так и после него — в июне и августе 1204 года. Дотла выгорали целые кварталы. В огне погибли многие памятники архитектуры и произведения искусства. К счастью, пламя не добралось до главной святыни города — храма Св. Софии.

То, что не уничтожили пожары, разорили захватчики. Не были пощажены даже святые места столицы. Сотни церквей подверглись разорению, в том числе и храм св. Софии, не тронутый пожаром. Вот как описывал этот трагический эпизод Никита Хониат: «Святые налои, затканные драгоценностями и необыкновенной красоты, приводившие в изумление, были разрублены на куски и разделены между воинами вместе с другими великолепными вещами. Когда им нужно было вывезти из храма священные сосуды, предметы необыкновенного искусства и чрезвычайной редкости, серебро и золото, которым были обложены кафедры, амвоны и врата, они ввели в притворы храма мулов и лошадей с седлами… Животные, пугаясь блестящего пола, не хотели войти, но они били их и… оскверняли их кровью священный пол храма…».

Имеются сведения о том, что пьяные рыцари заставляли обнаженных уличных девок плясать на главном престоле собора.

Кстати, поведение османов в главном храме захваченного ими в 1453 году Константинополя являло собой полную противоположность описанному. Расхожее мнение о том, что со стен храма св. Софии тотчас после окончания штурма по приказу Мехмета II были сбиты фрески с христианскими сюжетами и он был превращен в мечеть, опровергается самими турками. «При описании истории храма Святой Софии в современном издании «Вся Турция» сообщается следующее: «Преобразование св. Софии в мечеть было произведено с большим уважением к зданию… На месте амвона была водружена кафедра и михраб для молитв. Но иконы, иконостас и мозаики христианской церкви остались нетронутыми; были даже сохранены некоторые мозаики с изображением людей». Согласно хронологической таблице перестроек и других изменений в храме Святой Софии, внутренние христианские мозаики были закрыты штукатуркой лишь около 1750 года, то есть в середине XVIII столетия. Другой справочник по истории Святой Софии утверждает, что «несмотря на мусульманский запрет использовать какие-либо человеческие изображения, он [Магомет II] сохранил множество христианских мозаик, включая изображение Богородицы с младенцем на апсиде. Эта мозаика не была заштукатурена вплоть до второй половины XVII века». Впрочем, в переработанном новом издании этой же книги сказано более четко: «Богородица с младенцем Христом и архангелы были заштукатурены в правление Махмута I (1730–1754)». При этом добавляется, что некоторые другие мозаики были закрыты в начале XVII века в правление Ахмета I (1603–1619).