Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если честно, Бруно толком и не представлял себе, что такое сто тысяч долларов. Его воображение заканчивалось где-то на пяти тысячах, но и эта сумма виделась какой-то расплывчатой, как снимок далекой звездной туманности. Он немного опешил. Нет, внутри себя он даже не сомневался ни разу, он с самых ранних лет твердо знал, что рано или поздно эти идиоты дылды наконец оценят истинный масштаб его личности, покорно падут ниц и преподнесут ему что-то такое соответствующее, космическое… Но одновременно с этим Бруно впервые задумался — буквально на долю секунды задумался, больше не получилось, — а каким, собственно, образом, он собирается привести этого Амира в какое-то там хрен знает какое место, находящееся хрен знает где. Ответа не было. Однако, стоило ли париться из-за такой мелочи?
— Я хочу, — важно произнес Бруно, уставившись на мигающие оранжевые огоньки на панели, — чтобы чемоданчик был красивый. Чтобы замочки были медные. Или на крайний случай бронзовые. И с секретным кодом. Это мое условие.
В темноте Амир покивал головой.
— Я принимаю твое условие. Пусть так и будет, клянусь, — сказал он. — Когда ты будешь готов?
Бруно даже не запнулся:
— Я готов всегда, хоть сейчас! — Он разве что не отсалютовал по-пионерски. — Но мне надо знать, где это место. В какой оно хотя бы стороне.
— Это Боровицкий холм, центр города.
— Там Кремль, я знаю, — быстро проговорил Бруно, еще не осознав толком.
— Кремль меня не интересует. Мне нужно другое. Когда?
Вот, теперь осознал. Кремль. Центр города. Бруно хорошо помнил это чувство, похожее на поселившийся под черепной коробкой клубок змей, жалящих голый незащищенный мозг, стегающих его своими холодными хвостами: пошел, прочь отсюда! Он летел тогда, как летит пуля по каналу оружейного ствола, не замечая преград, и несли его не ноги, его нес вперед ужас, сила неодолимая, куда более неодолимая, чем давление пороховых газов, чем вообще что-нибудь в этом мире. Удивительно, как он тогда не проскочил сквозь ту решетку в конце тоннеля, не разрезался на тонкие аккуратные дольки прямо на глазах у ожидавших Лешего, Хоря и этого… Терминатора. Бруно этого не знал. Но он все помнил.
— Это плохое место, там психические пушки, — сказал он ожидавшему в темноте салона Амиру. — Мне надо подготовиться.
* * *
Назавтра ему было плохо. Назавтра всем было плохо. Идти было нельзя.
Через два дня Бруно исчез около шести утра, вернулся ближе к полуночи, пьяный. Потом он сказал Тимуру, что ходил в разведку в эти, как их, ракоходы. Там все хуже некуда. После теракта менты выставили посты на всех подземных магистралях, которые пересекаются с линиями метро. Сейчас туда нельзя, он сам еле ушел от них. Это он-то, Бруно Аллегро! А что будет с вами?..
Последующую неделю Бруно пил в квартире на Кузнецком мосту, где Тимур устроил ему что-то вроде бесплатного пансиона. Потребовал кокаину. Потом потребовал проституток. Тимур переговорил с Амиром и сделал, как он просил. Лора и Кора ушли от Бруно все в слезах и соплях, у Лоры был синяк под глазом, она несколько дней после этого не могла работать. Аллочка по прозвищу Резак задержалась у него на два дня, ничего потом не рассказывала. Катерину он даже на порог не пустил, развернул сразу. Правда, на лестнице догнал, сунул ей букет каких-то то ли фиалок, то ли гераней — видно, из горшка какого-то вырвал, там еще земля была, Катерина всю блузку себе испачкала.
На шестнадцатый день после разговора с Амиром Бруно опять куда-то намылился поутру. Тимур его остановил, дал то ли сопровождающих, то ли конвойных. Ходили весь день по городу, Бруно заглядывал в канализационные люки, ворчал что-то. Одному из конвойных в какой-то момент показалось, что он хочет убежать. Бруно скрутили, привезли на Кузнецкий, там он устроил скандал, чуть не прокусил этому провожатому руку. Сказал, что никого никуда не поведет, ни под какую землю, пусть лучше сначала научатся обращаться с ним, с Бруно Аллегро, человеком-звездой, а потом будем разговаривать. Тимур позвонил Амиру, потом передал трубку Бруно. После разговора с Амиром карлик успокоился, но сказал, что менты запустили ядовитый газ в канализацию, туда сейчас нельзя.
На семнадцатый день он напился, висел на балконе на руках и ругался матом.
На восемнадцатый день опять ходил по городу с провожатыми, нюхал люки. Был очень смурной.
И на девятнадцатый тоже ходил. Проклятый газ все никак не улетучивался.
* * *
— Ну, а вам с какой радости туда переться? — недовольно вопросил Бруно, поглаживая рукой панель домофона. — Нечего вам там делать. Подруги у меня там. Маленькие подруги, девчонки что надо, не то что ваши лоры-коры. Я, может, перепихнуться с ними собираюсь. Свечку подержать хотите?
— А чего свечку, зачем? — подозрительно покосился на него Саид. — Не нужен мне свечка. Я хочу, чтобы ты не убежал. Чтоб ты здесь был. Вот Ваха пусть скажет, я правильно говорю?
Вахе определенно не нравилась эта затея, к тому же это Китай-город, территория Зафшана Бакинского, который формально как бы в мире с нохчами, но это на высшем, так сказать, уровне, на руководящем. А на их, на исполнительском, всякое может случиться. Вот если бы, например, Ваха увидел, как кто-то из бакинских по каким-то делам ошивается у него на Трубной, он бы ему определенно дал просраться.
— Ты назови нам, какой там квартира, где ты будешь, — сказал Ваха. — И давай быстро, как джигит — раз-два, раз-два. Не нужно много здесь оставаться.
— Тридцать первая квартира, третий этаж, — Бруно задрал голову, посмотрел на уходящий в небо эркер семиэтажки. — Вон, окно, с такой занавеской, как женские панталоны — видишь? Знаешь, что такое панталоны, джигит?
— Отстань от меня, злой малявка, — ухмыльнулся Ваха. — Иди скорее. Только я хочу один условие: ты меня познакомишь потом со своими маленькими подружками. Они детский совсем, да? И всё у них детский? Но они хоть не с бородой, как ты?
И рассмеялся, очень довольный. Бруно молча смерил его взглядом и повернулся к домофону, набрал тройку и единицу. В домофоне что-то тонко пропищало.
— Это я, девочки, — сказал он. — Да. Бруно. Я откинулся. Открывайте.
Эльза и Инга, одна брюнетка, другая блондинка, обе уже навеселе, встретили его радостным визгом, повисли на нем, закружили, расцеловали, тут же облили каким-то ликером — и убежали на кухню, уставились в окно. Кажется, их очень заинтересовали Ваха и Саид.
— Ой, это с тобой пришли, что ли? — спросили они. — Такие дикие с виду, злобные, особенно этот, большой такой… Ой, ты же слышал? У нас тут недавно метро взорвали, столько мертвых было, ой! Все говорят, это чеченцы какие-то. А эти тоже чеченцы? Ой, ну этот большой, ну он вообще!.. Ой, Бруно, как мы рады тебя опять видеть!
Они почти не изменились за эти восемь лет, такие же трескучие, болтливые, особенно Инга. И так же любят всякую сладкую гадость. Бруно стоял в дверях кухни, смотрел на их маленькие попки, на тонкие кукольные фигурки, прильнувшие к слишком высокому для них подоконнику, слушал их восторженный и бессмысленный треск и думал, что наконец-то он вернулся домой, к своим.