– А вот мой портрет вы не получите, – рассмеялся Глеб, глядя на свое отражение в зеркале. – Вам останется только моя кличка «Слепой», и вы будете слепы, пытаясь разыскать меня.

В сумку полетели еще несколько смен белья, новые, нераспакованные рубашки.

Глеб никогда не брал с собой большого багажа, считая главным багажом деньги.

Все можно купить и незачем таскать с собой тяжести. Он никогда не считал эту квартиру своим постоянным прибежищем, скорее всего, воспринимая ее как гостиничный номер, годный лишь на то, чтобы переспать в нем ночь, а назавтра, возможно, сменить его на другой. Поэтому расставался Сиверов со своим жилищем без сожаления.

Он даже не посмотрел на окна, когда садился в машину, лишь только чуть дрогнула рука, когда он поворачивал ключ в замке зажигания.

"Жаль, что меня не связывают с этим местом никакие приятные воспоминания.

Я буду помнить лишь бессонные ночи, ночные кошмары, – подумал Глеб, – буду помнить звук музыки, плывущий в темноте ночи, и резкие, попадающие в такт музыке, всполохи от неоновой рекламы на фасаде соседнего здания. Синее, красное, синее, красное… – словно чередование смерти и жизни".

Двигатель автомобиля призывно урчал, приглашая Глеба двинуться в дорогу.

Сумка с вещами стояла на соседнем сиденье.

«У меня в запасе неделя, максимум две. А возможно, меня разыскивают уже сейчас».

Чуть прибавив газу, Глеб переключил скорость, и его автомобиль плавно покатил по проезду. Впереди мальчишки играли в футбол, обозначив ворота на асфальте обломками кирпичей. Белобрысый паренек уже изготовился бить по воротам, но замешкался, завидев машину. Он явно испугался, что мяч может попасть под колеса. Ребята испуганно бросились в стороны, оставив на проезжей части обтрепанный футбольный мяч. Он медленно катился навстречу автомобилю.

Сиверова поразило то, что мальчишки даже не попытались попросить его остановиться, никто не махал руками, все, затаив дыхание, смотрели на то, как мяч ныряет под бампер автомобиля.

Глеб тормознул и обернулся. Мяч медленно выкатился позади машины. И только тогда прозвучало дружное «Ура!» и белобрысый паренек первым бросился к мячу.

– К черту! Все к черту! – пробормотал Глеб, вновь трогаясь с места.

Злость внезапно охватила его. Он злился не только на себя, но и на этих ребят, на двух старушек, неподвижно сидевших на лавочке. Его раздражала пара – молодой парень и девушка, идущие в обнимку по тротуару.

«Они все остаются здесь. Им не нужно убегать, не нужно прятаться. И только я в очередной раз должен изменить свое имя, должен потерять все то немногое, чем обзавелся за последние годы».

Глеб резко вывернул руль и раскрошил колесом обломок кирпича, обозначавшего штангу. Сорвав свою злость таким немудреным способом, Глеб наугад отыскал среди магнитофонных кассет ту, которую хотел послушать. Это была старая, одна из первых, какие выпускались отечественной промышленностью, компакт-кассета, довольно странная с виду. Ее корпус был сделан из металла, и пленка была видна лишь в маленькие пластиковые окошечки. Глеб как-то купил ее у уличного торговца, продававшего всякую дребедень – от старых водопроводных вентилей до радиодеталей. Рядом с кучкой значков, представлявшей серию «Гербы русских городов», лежала и стопка магнитофонных кассет. У Глеба тогда была назначена встреча, и от нечего делать он начал перебирать хлам. Продавец следил за ним жадным взглядом, явно в надежде на то, что к тем небольшим деньгам, что уже лежали в его кармане, прибавится еще пара тысяч, и ему хватит на бутылку водки. Глеб взял в руки потрескавшийся футляр и сразу ощутил тяжесть кассеты.

– Что за записи? – стараясь казаться безразличным, спросил Глеб, уже решив, что обязательно купит этот раритет.

– А черт его знает! – пожал плечами мужчина и добавил непечатное слово.

– Так что, ты не своим торгуешь?

– А тебе-то какая разница? – немного осторожно заметил продавец, боясь спугнуть покупателя.

– Может, украл где?

– А ты что, мент?

– Да вот не знаю, подойдет ли она к моему магнитофону.

– А ты попробуй, – продавец кивнул на машину Сиверова, припаркованную возле мусорного контейнера.

Глеб удивился тогда такой наблюдательности, ведь он припарковал машину полчаса тому назад.

– Ладно, я беру и так. Сколько тебе не хватает на бутылку?

Продавец улыбнулся.

– Бери за три тысячи.

Это была странная музыка. Глеб так и не сумел узнать ни автора, ни исполнителя. Играл духовой оркестр, но не то, что привыкли слушать. Музыка была сложной, современной и местами напоминала звуки, несущиеся из оркестровой ямы во время репетиции оркестра. Было такое впечатление, будто дирижер куда-то ушел, оставив оркестрантов доигрывать как кто умеет. А те, боясь, что дирижер подслушивает за углом, не бросили ли они работу, спустя рукава доиграли произведение.

Глеб поставил кассету в прорезь магнитолы, и та жадно заглотила предложенную ей пищу. Салон машины наполнили мощные звуки труб, и музыкальный диссонанс прозвучал в странном согласии с настроением Глеба. Музыка, такая же тяжелая, как и металлическая кассета, хранящая ее, звучала и звучала. Глеб начинал злиться только тогда, когда ему приходилось останавливаться на красный сигнал светофора. Он знал, если ехать медленнее, можно попасть в «зеленую волну». Но все равно, каждый раз, лишь только впереди менялся свет, разгонял машину и первым в колонне замирал на перекрестке. А затем вновь мелькали столбы фонарей, отливали зеркальным блеском витрины магазинов. Лица прохожих смазывались, и Глеб на себе ощущал безразличие огромного города, в котором невозможно стоять на месте, который существует только в движении.

"Сколько тайн скрывается за масками на лицах людей? – думал Сиверов. – Многие из них мечтают о чужой смерти, но мало кто из них способен убить сам.

Нет, они с удовольствием поручат это кому-нибудь другому, с облегчением подумав, что так они смогли обмануть самого Бога. Да, – продолжал Глеб, – каждый человек хоть раз в жизни мечтал о чужой смерти. Но не у каждого хватает силы воли воплотить свою мечту в реальность".

Из динамика послышалась барабанная дробь, отдаленно напоминающая трескотню выстрелов.

Еще несколько поворотов – и Глеб Сиверов остановил свою машину во дворе дома, где располагалась его так называемая «мастерская». Глеб осмотрелся.

Незнакомых машин нигде не стояло. Нигде ни человека, лишь только помоечные коты голодными глазами смотрели на него, сидя на крышках мусорных контейнеров, да ветер гнал по проезду несколько пожелтевших газет.

Глеб, тяжело ступая, поднялся на крыльцо и очутился во влажной, пропахшей испражнениями, полутьме подъезда. Узкая лестница, о которой обычно говорят, что на ней не развернуться, когда выносят гроб, вела его вверх. Вот проплыли последние двери квартир и еще один марш, который преодолевал только он, Глеб, его сосед художник да, может быть, еще мальчишки, живущие в этом доме. Потолок, испещренный черными пятнами, весь в мышиных хвостиках сгоревших спичек.