— Лола и я, — ответил он. — Жизнь, как я уже упоминал, это умение доверять. И в настоящее время вы не можете слепо довериться никому. Итак, оставим в списке всех двадцати четырех человек, что бы вы там ни думали о своем личном друге, его дочери и деловом партнере.

— Сальваторе, — предложила я. — По-моему, мы можем чуть сузить этот перечень. Возможно, что врагов у меня больше, чем мне известно, но я знаю своих друзей. Давайте вычеркнем вас и Лолу, Роба, Дженнифер, Клайва и Д'Амато. Помимо всего прочего, я крестная детей Д'Амато. Я обедала у него в доме всего пару недель назад. Кроме того, опустим и Сильвию. Это очаровательная и невинная девочка, какими бы там делами не занимался ее отец. Кроме того, мы можем вычеркнуть Годара, потому что он мертв, Антонио и Пьера Леклерка по той же причине, а заодно и Ива Буше. Остаются тринадцать, и этого более чем довольно.

— Почему вы отбрасываете Буше?

— Потому что в итоге я переговорила с ним; он в это дело не замешан, так как слишком ничтожен, чтобы иметь к нему какое-либо отношение. Не его весовая категория. Мне бы хотелось вычеркнуть из этого списка и Бренди, учитывая, что она не имеет возможности покинуть свой дом, однако я полагаю, что при желании она способна найти средства исполнения такого дела. Еще я вычеркнула бы Кайла, и, может быть, даже Анжело, хотя он и работает у Евгении Понте.

— Ну, хорошо. Завтра приступим к делу. Я возьму ваш список и постараюсь выяснить все возможное о каждом из этих лиц. Что-нибудь да всплывет. Мы уже знаем о связи между вашей подругой — я пользуюсь этим словом чисто условно — Дотти и агентством Евгении Понте, а также между Понте, Романо и Бальдуччи, и между Романо и Мауро. Возможно, обнаружатся и другие связи. И если они существуют, я их найду. Но сперва я расскажу Лоле о том, что Лейк разочаровал нас.

— Нет, — ответила я. — Это сделаю я сама. За этим я и приехала сюда.

— Вы уверены?

— Да.

— А что будет потом?

— Не знаю. Вы можете что-нибудь предложить?

— Все это время вы служили кому-то добычей, разве не так? Теперь, по-моему, пора превратиться в охотника. Я имею в виду тех людей, которые все время возникают в вашей жизни? Пора и вам огорошить их своим появлением. Завтра вы вернетесь в Рим и нанесете им по визиту.

* * *

Услышав от меня о Лейке и неприятном повороте истории, Лола утерла слезинку. Она похудела, побледнела и вообще казалась больной.

— Ну и хорошо, — сказала она.

— Ничего хорошего в этом нет, Лола. Совсем нет. Это я так гордилась собой и своим делом, что позволила бесчестным людям воспользоваться собой. На вашем месте должна была находиться я.

— Это не так! — возразила она. — Виновата я, а не вы.

— И как вы пришли к этому выводу, Лола? — спросила я. — Какая справедливость может быть в подобной ситуации?

Она надолго отвернулась от меня, рассматривая какое-то пятно на стене.

— Вы по крайней мере намеревались сделать правильную вещь. В отличие от меня. Едва ли я смогу объяснить вам свои чувства, которые ощутила, увидев эту этрусскую гидрию — на вашей постели, на этом жутком розовом одеяле, но хотя бы попытаюсь это сделать. Мне важно, чтобы вы поняли мотивы моего поступка. Невзирая на ваши слова, я была уверена в том, что передо мной — подлинная вещь. И оставлять ее в этом безобразном отеле, среди нелепых красных покрывал и занавесей, среди жутких обоев, казалось мне едва ли не святотатством. Она была настолько совершенна: и мастерством, и формой, и росписью. Ее мог создать только мастер Микали. Я не ошиблась?

— Нет, — ответила я.

— Она была безупречна. Ничего подобного в такой близи мне просто не приводилось видеть. Мне хотелось прикоснуться к ней, провести ладонями по поверхности. — Она чуть усмехнулась. — Как о любовнике говорю, правда? И знаете, это была любовь с первого взгляда. И как обезумевшая любовница я должна была завладеть предметом своей любви. Или это была похоть? Не знаю. Я потратила большую часть собственной жизни на изучение этрусков. Люди начинают смеяться, когда я рассказываю им, что разыскиваю гробницу Ларта Порсены, однако она находится где-то рядом, не так ли? И разве найти ее не будет прекрасным делом?

— Да, конечно. Но…

— Я не знаю, почему внимание мое привлекли этруски, а не римляне или майя, или индейцы северной Америки. Может быть, просто потому, что представилась такая возможность. Мой класс ездил в Италию, и я тоже. Помню, как тем летом мы посещали Тарквинию, как я спускалась в Гробницу с Леопардами, как стояла там, раскрыв от удивления рот. И с тех пор я потратила на этот народ куда больше времени, чем вы можете себе представить — торча в музеях перед стеклянными витринами и рассматривая этрусскую керамику под всеми возможными углами, топая по холмам и равнинам в поисках Ларта. — И знаете, что я делала? Я писала письма итальянским властям и в ЮНЕСКО, требуя запретить торговлю древностями. Я помещала заметки в бюллетене местного археологического общества, уговаривая людей не приобретать древности. Я даже пикетировала возле одного из крупнейших нью-йоркских аукционов, протестуя против продажи этрусской бронзы! В то утро, когда мы встретились за завтраком, вы имели возможность познакомиться с моими словесными заявлениями по этому поводу. С высоты собственной святости я читала вам нотации! До сих пор удивляюсь тому, что вы не заткнули мне рот, хотя бы булочкой. Ну, как можно проявлять подобное ханжество? Я все думаю об этих людях… ну, знаете, о полисменах, которые читают школьникам лекции о вреде наркотиков, или о психологах и священниках, выступающих против внебрачных половых отношений, но покоряющихся тому самому пороку, с которым они борются.

— Лола, не надо. Не надо так укорять себя. Вы ошибаетесь.

— А потом я увидела гидрию, — сказала она, не обращая внимания на мои возражения, — и все, во что я столь твердо веровала, разлетелось на части. Я была должна обладать ей. И не только это; я сказала себе, что раз она все равно краденая, то я могу позволить себе владеть ею. Я была готова тайно провезти ее домой и где-нибудь спрятать. Я хотела ее, понимая при этом, что никогда и никому не смогу показать этот сосуд. За те несколько секунд, пока вы открывали дверь номера, я уже решила, что увезу ее домой, не считаясь с любым риском, пусть вы задерживали полицию возле двери, пусть я крала ее уже у вас. А вы накормили меня, подвезли под дождем. Вы даже предлагали мне деньги, чтобы я могла оплатить счет из отеля. Я слышала ваш голос, когда вы выходили на пожарную лестницу. Я слышала, что ваше обещание оплатить мой счет, но стояла, прижав мою возлюбленную к груди, пока вы не сдались и не вернулись в номер. Вы даже не знаете, что я чувствовала в этот момент.

— В известной мере это не так, Лола, — возразила я. — Мне неоднократно случалось видеть редкие вещи, которые я не в состоянии купить, но хотела бы иметь у себя — не в магазине, а в личном распоряжении. Всегда бывает такой момент, когда я почти покоряюсь этому чувству.

— Почти, — заметила она. — В этом вся разница между вами и мной. Вы сказали мне, что позволили этим людям одурачить себя. Может быть, так и было. Может быть, вы на какое-то время покорились гордыне. Но вы не теряли себя так. Как это случилось со мной.