на высоких каблуках. На каждой коктейльной вечеринке есть такой гость, который заставляет всех качать головами, гость, который проснется на следующее утро в крайнем смущении. Мне почти жаль ее, которую таскают на безрадостные вечера, чтобы ее муж мог заключать союзы с банкирами и олигархами, но именно так ведется бизнес, законный и незаконный. Хардвик просто объединяет все движущиеся части.

Я наблюдаю, как он ходит среди своих гостей, хлопает по спинам, наклоняется, чтобы послушать, ободряюще улыбается женам. Рядом, всегда в нескольких шагах, маячит Виктор, мужчина, который так не нравится Белле. Мужчина, который нагло пялится на грудь Сильвии. Виктор смотрит в мою сторону. Я знаю, что он спрашивал обо мне, и от его пристального взгляда мне становится не по себе, поэтому я отворачиваюсь.

Именно тогда я замечаю мужчину, стоящего позади меня. У него темные волосы, очки в форме совы и смокинг, который обвисает на плечах, как будто он недавно похудел. На мгновение наши взгляды встречаются, затем он уходит. Я наблюдаю, как он спускается по ступенькам террасы на лужайку.

— Кто этот человек? — спрашиваю я Беллу. — который идет по траве.

Она пожимает плечами. — Просто один из папиных финансистов. Я видела его здесь всего несколько раз.

— Ты знаешь, как его зовут?

— "Стивен какой-то. Я не могу уследить за всеми, с кем папа меня знакомит. О, смотри, они принесли десерт.

Белла направляется обратно к буфету, но я не спускаю глаз с мужчины, пока он пересекает лужайку. Он держит голову опущенной, руки в карманах, как будто пытается превратиться в невидимку. Когда он исчезает за углом дома, Виктор и Хардвик тоже спускаются по ступенькам террасы и следуют за ним.

Происходит что-то странное.

Я ставлю свой напиток и прохожу вдоль края толпы, не сводя глаз с Хардвика и Виктора. На ступеньках я останавливаюсь и оглядываюсь, чтобы посмотреть, не наблюдает ли кто-нибудь за мной, но никого нет. Никого не волнует, чем занимается жена доктора.

Я ступаю на лужайку, мои высокие каблуки утопают в траве. Виктор и Хардвик, похоже, никуда не спешат, но они целеустремленно направляются к восточному крылу дома, явно имея в виду определенную цель. Я следую далеко позади них, просто гость, прогуливающийся по территории. Я добираюсь до края восточного крыла и останавливаюсь в тени куста сирени.

Хардвик и Виктор идут через двор к конюшням.

— Мэгги?

Я оборачиваюсь, чтобы увидеть Дэнни. Куст сирени погружает нас обоих во мрак, так что я не могу прочесть выражение его лица, а он не может прочесть мое. Мы — безликие силуэты, встречающиеся в тени. Возможно, так было всегда.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает он.

— Мне, гм, нужно кое-что взять из машины. — Я киваю в сторону двора конюшни, где припаркованы все машины.

— Я могу принести. Что тебе нужно?

— Моя книга. Кажется, я оставила ее на заднем сиденье.

— Я посмотрю. Как проходит вечеринка?

— Прелестно.

— Белла хорошо себя ведет?

— Если не считать того, что она тайком выпила бокал вина, то да. Как там наш ужаленный пациент?

Он вздыхает и смотрит на окна спальни. — По тому, как она вела себя, можно подумать, что женщине нужно ампутировать руку. Я принесу тебе твою книгу. Увидимся снова на террасе.

Он идет к нашей припаркованной машине, но не находит на заднем сиденье книги, потому что ее нет. Это еще одна ложь, которую я сказала своему мужу.

Ее будет еще больше.

Чуть позже трех часов утра, я тихо одеваюсь в темноте и выскальзываю из нашей комнаты, оставляя Дэнни спящим в постели. Я часами лежала без сна, ожидая, когда в доме все стихнет, когда раздастся последний звон посуды, последний шум воды в трубах. Теперь я спускаюсь по тускло освещенной лестнице для прислуги. Через несколько часов кухонный персонал вернется к работе, готовя завтрак, но это призрачные часы между темнотой и рассветом, когда сон сильнее всего наваливается на домочадцев, и я никого не встречаю на лестнице.

Свет на кухне выключен, лишь поверхности из нержавеющей стали слабо поблескивают в темноте. Я ощупью пробираюсь сквозь тени, мимо встроенного холодильника, мимо раковин и кухонных стоек и выхожу наружу, в огород.

Пришло время заглянуть внутрь конюшни.

Именно там прошлым вечером исчезли Хардвик, Виктор и человек в очках. Хардвик и Виктор не возвращались на вечеринку почти час, и я хочу знать, что их задержало.

Я иду по садовой дорожке, наполненной ароматами лаванды и розмарина, и дохожу до передней части дома. В окнах наверху темно, гости спят. Сегодня вечером лились ведра с вином и виски, а утром будет похмелье и отчаянные призывы к томатному соку и аспирину, но сейчас все тихо.

Я то сливаюсь с тенью, то выныриваю из нее, идя по периметру двора. Прячась за припаркованными машинами, я пробираюсь к конюшням. Внутри свет выключен, и когда я проскальзываю в дверь, я не вижу лошадей, но чувствую их запах. И слышу топот копыт. Негромкое ржание в знак приветствия.

Я включаю фонарик, и луч выхватывает отражение одного яркого глаза, смотрящего на меня из кабинки. Что эти люди делали здесь прошлой ночью? Я сомневаюсь, что они пришли просто полюбоваться лошадьми. Мой фонарик мечется взад-вперед по устланному соломой полу. Я не знаю, что я ищу, но пойму, если увижу. Обрывок документа. Окурок сигареты с дополнительным подарком в виде ДНК. Я ищу ключ, любую зацепку, к тому, какие здесь творились дела.

Сначала я захожу в кабинет управляющего конюшней, где вижу письменный стол и два стула. На стенах висят фотографии красивых лошадей. Я обыскиваю стол и роюсь в бухгалтерской книге, спрятанной в одном из ящиков, но все, что я нахожу, похоже, связано с лошадьми. Есть счета от ветеринара, счета от кузнеца, записи о поставках кормов. В моей голове на мгновение мелькает безумная мысль, что, возможно, это часть лондонской прачечной самообслуживания, что русские деньги идут на конину, но в этом было бы мало смысла. Если только это не используется для списания налогов, владение лошадьми — плохая инвестиция, бездонная яма, в которую вы вкладываете деньги, которых больше никогда не увидите.

Я свечу фонариком на стулья и вижу пыль, покрывающую сиденья. На них уже давно никто не сидел. Мужчины не входили в этот офис.

Я возвращаюсь к стойлам и медленно двигаюсь вдоль ряда, минуя настороженные взгляды полудюжины лошадей. Они встревожены моим ночным вторжением, и я слышу беспокойный топот, нервное ржание. Что эти люди делали здесь так долго? Зачем они сюда приходили?

Затем