Суд в Дахау открылся 16 мая. У всех дверей и окон стояли на карауле высокие военные полицейские в парадной форме. Все замерли, когда вошел бригадный генерал Делби, председатель суда, в сопровождении семи офицеров среднего звена и полковника Розенфельда, судебного советника. Затем в окружении военной полиции ввели заключенных. Их завели в клетку и усадили лицом к судейскому столу. Все обвиняемые были одеты в форму вермахта, не хватало только знаков отличий и медалей, когда-то гордо украшавших грудь. На спине и на груди у каждого — карточки с крупно нарисованными номерами. У Дитриха — номер 11, у Кремера — 33, у Присса — 45. Пейпер оказался 42-м.

Все утро первого дня ушло на зачитывание обвинения. Перечисление всех подробностей продолжалось сначала по-английски, потом — по-немецки. Педантичное бюрократическое описание, зачитываемое монотонным голосом, ни в коей мере не передавало ужаса тех злодеяний, о которых шла речь: «ударил по голове прикладом», «выстроили вдоль стены и расстреляли», «выводили в сад и расстреливали по одному».

Полковник Эллис начал свою речь с агрессивных нападок на обвиняемых. Он заявил суду, что «некоторые части [„Лейбштандарта“] в расстрелах военнопленных преуспели не меньше, чем в боях». «Другие же активно занимались „раббацем“,[58] что на жаргоне СС означало развлекаться, убивая всех, кто попадется на пути… Третьи просто взрывали все, что оказывалось в пределах досягаемости их орудий». Из чтения обвинения складывалось впечатление, что обвинитель верит в каждое слово, которое произносит, но при этом сам понимает, насколько бездоказательны его обвинения. Он заранее предупредил слушателей, что некоторые из свидетелей обвинения могут дать противоположные показания. Будучи немецкими солдатами, они могут захотеть защитить обвиняемых, когда придет время.

Первыми из свидетелей обвинения были вызваны солдаты боевой группы Пейпера, согласившиеся дать показания против своих бывших командиров. Четверо солдат один за другим подтвердили, что Пейпер перед наступлением приказал «двигаться вперед без остановки, не сворачивать и не брать пленных, уничтожая все на своем пути». Еще они заявили, что их наставляли «помнить о женщинах и детях, убитых при авианалетах союзников, и не брать пленных». Капрал Эрнст Колер из 1-го полка сказал, что его взводу приказано было «отомстить за наших погибших женщин и детей. Не щадить гражданских в Бельгии, пленных не брать». Капитан Оскар Клингельхефер, лейтенанты Юнкер и Хайнц Томхардт подтвердили слова Колера. Лейтенант Томхардт заявил: «Я сказал своим солдатам, что им разрешено не брать пленных. Также я сообщил, чтобы не стреляли в сдающихся, если они машут касками».[59] Вслед за этими свидетелями выступил двадцатилетний капрал Густав Шпренгер, сообщив о том, что, войдя в Ла-Глез в церквушку, чтобы оказать помощь раненому немцу, он видел около ста американских солдат, выстроенных на школьном дворе, а через несколько секунд услышал «автоматную и винтовочную стрельбу со стороны школы, очень много стрельбы». Двадцать минут спустя, когда он проходил обратно, «американцы лежали на земле. Десятки американцев, они лежали возле цементных стен и повсюду, где их застала смерть». Затем Шпренгер признался, что и сам добил одного раненого американца, который лежал на носилках, после того как двое его товарищей убили тех, кто нес носилки.

Эллис очень быстро строил обвинение, основывая его на предумышленном убийстве пленных и гражданских солдатами, которые получили особые приказы о проведении перед вступлением в бой массовых убийств. Вызывая для дачи свидетельских показаний Дитриха, он заставил того признать, что на совещании у фюрера в Бад-Наухайме 11 декабря 1944 года, за пять дней до начала наступления, Гитлер отдал общий приказ о кампании террора. «Фюрер сказал, что мы должны действовать с особой жестокостью и не сдерживать себя гуманистическими соображениями. Он сказал также, что самому наступлению должна предшествовать волна террора и ужаса и что сопротивление противника должно быть сломлено террором». Затем Эллис стал задавать бывшему командиру 6-й танковой армии вопросы по поводу проведенного им самим на следующий день совещания, на котором он отдал окончательные приказы командирам дивизий. На том совещании он ни словом не упомянул о сборных пунктах для военнопленных, и один из присутствующих генералов, решив, что командир забыл об этом пункте, спросил: «А пленных нам куда девать?» — на что Дитрих ответил: «Вы что, не знаете, что надо делать с пленными?» В ответ на вопрос о том, что он имел в виду, Дитрих ответил, что конечно же имел в виду соблюдение Гаагских соглашений. Но никто ему не поверил, особенно после того, как Пейпер подтвердил, что приказ об осуществлении террора был доведен до самого низового звена, добавив при этом, что, согласно приказу, сражаться следовало «упорно, не принимая во внимание нужды военнопленных, которых можно в случае необходимости расстреливать».

Пока Эллис демонстрировал все свидетельства против эсэсовцев, Эверетт молчал. Потом он попросил суд разделить обвиняемых на три группы — офицеров, сержантов и рядовых. Ему казалось, что такое разделение позволит добиться большей внутренней сплоченности каждой из групп. Но этого не было сделано. Эллис тут же вскочил и горячо запротестовал:

— Все обвиняемые предстают единой группой виновных в массовых убийствах в Мальмеди и других населенных пунктах! Каждый из обвиняемых выполнял свою роль шестеренки в огромном смертоносном механизме! — воскликнул он. — Раздела они просят просто потому, что, истекая кровью, шестеренки вращаются не так гладко, как будучи смазанными маслом победы!

Это цветистое высказывание не имело практически никакого смысла, но в тех обстоятельствах никто не стал разбираться в логике. Полковник Розенфельд, который после суда станет непримиримым врагом Эверетта, отверг его предложение.

Покончив со свидетелями-немцами, Эллис обратился к тем из выживших жертв «бойни», кого удалось найти восемнадцать месяцев спустя. Звездой обвинения стал конечно же единственный из выживших офицеров, Вирджил Лэри.

— После первых пулеметных выстрелов повсюду вокруг меня повалились мертвые и раненые, — рассказывал он суду. — Стрельба длилась минуты три. Мимо меня прошел человек, и я услышал пистолетный выстрел. Потом услышал, как в пистолет вставляют новую обойму, и человек прошел мимо. Я слышал шепот: «Ты жив?» — «Пока да, но если меня убьют, то я надеюсь, что они за это поплатятся».

На этих словах Лэри замолчал и посмотрел на обвиняемых. Это был кульминационный момент его свидетельства. Немцы с номерами на шее сидели меньше чем в метре от стойки свидетелей. Лэри внимательно оглядел их и затем, протянув руку, указал на одного из них.

— Вот он два раза выстрелил в американского военнопленного, — уверенно произнес Лэри.

Бывший рядовой Георг Флепс инстинктивно отшатнулся назад, как будто от удара.

Вслед за Лэри к свидетельской стойке вышел Сэмюэль Добинс. Его медицинский автомобиль попал под перекрестный огонь немцев, и ему пришлось сдаться.