Кого-то избивали, кому-то просто угрожали, особенно тем, чьи семьи проживали в русском секторе оккупации, кому-то устраивали фальшивый суд с присутствием судьи, прокурора, адвоката и непременно — фальшивого священника с грустным взглядом, который всегда предлагал обвиняемому «примириться с Господом, пока не поздно». Шли месяцы, все ближе становился день суда, и солдаты когда-то элитнейшей из элитных нацистских частей стали ломаться. Рядовые начали сваливать вину на сержантов, сержанты — на офицеров. Быстро было создано запутанное дело из обвинений и контробвинений, раздробившее некогда верных друг другу солдат «Лейбштандарта» в скопление маленьких враждебно настроенных друг к другу фракций. Отмечались случаи самоубийств среди арестованных. Бывший сержант СС Макс Фраймут, раненный в руку на войне, снял с руки перевязь и повесился, закрепив ее на оконной решетке.[55] К весне 1946 года обвинительное заключение было готово.

2

Кто же были эти люди, которым удалось сломить ветеранов с годами боевого опыта, солдат, до последнего времени одерживавших верх над любыми силами союзников? Состав комиссии по военным преступлениям, учрежденной для расследования «дела Мальмеди», за первый год претерпел некоторые изменения, но большую часть времени ее существования в 1945-м и 1946 годах в нее входили капитан (впоследствии майор) Фелтон, первый лейтенант Перл, капитан Шумахер, двое гражданских чиновников — господин Тон и господин Элловиц — и переводчик Киршбаум.

Почти все они немецкие евреи, в полной мере испытавшие на себе, что значит быть евреем в стране, в которой в тридцатых годах процветал беспрецедентный по качественному уровню антисемитизм. Это была не спонтанная жестокость русских погромов, причиной которых становилась зависть и примитивная кровожадность, и не религиозное рвение средневековой толпы, которая видела в евреях в первую очередь христоубийц, забывая о том, что сам Христос тоже был евреем. Это был совершенно новый антисемитизм, «научно обоснованный» антропологическими и анатомическими данными, такими как длина бедренной кости или форма черепа. Такие псевдонаучные данные изучались во всех школах страны и официально поддерживались высшими органами власти. Такие люди, как Перл и Тон, выросли в стране, которая, как им и их родителям казалось, воспринимала их, несмотря на чуждое вероисповедание, как уважаемых и предприимчивых граждан. Они сражались за Германию на войнах, поднимали ее экономику, вносили свой вклад в ее литературу, лечили больных. И вдруг обнаружили на себе клеймо граждан третьего сорта, язвы общества, темноволосых антиподов синеглазых светловолосых немцев.

Друзья-неевреи отвернулись от них, бизнес их родителей подвергался бойкоту, люди, с которыми они соседствовали полвека, стали набрасываться на них на улицах, они стали объектом безжалостных порнографических карикатур в таких нацистских газетах, как «Штурмовик» Юлиуса Штрайхера. Пузатые бездельники на улицах толкали их и избивали в случае малейшего возмущения, а полицейские делали вид, что ничего не видят.

Наконец, многие сдались. Бросив все семейные ценности, накопленные ценой труда многих поколений, они покидали города, в которых семьи жили по несколько веков, тысячами бежали из Германии, пересекая Атлантику, и начинали все с нуля в стране, которая не желала их видеть, где и язык и люди были чужими. Журналисты, не умеющие писать на новом для них языке, становились официантами, актеры, бывшие когда-то звездами театра, теперь дрались между собой за роли в постановках на идиш по пятьдесят долларов в неделю. Бизнесмены, во Франкфурте управлявшие целыми империями, теперь были благодарны своим дальним родственникам, если те предоставляли им счетоводскую работу где-то в дальнем углу офиса.

Прошло несколько лет, и вот эти эмигранты вернулись вместе с победителями, и их личная ненависть день ото дня росла, когда они узнавали все новые и новые подробности того, что произошло с их родственниками, которые не успели бежать и попали в концентрационные лагеря. Они жаждали мести, и в первую очередь — тем немцам, которые мало того, что были эсэсовцами, так еще и принадлежали к элитному подразделению фюрера.

Для этих людей — презираемых американскими солдатами, которые год назад сражались с немцами, а теперь спали с их женщинами и угощали конфетами их детей, — не было методов «слишком жестоких» для давления на узников Швебишхалля. Ведь они твердо знали — перед ними наемные убийцы Гитлера. Пусть американцы говорят что угодно — они не знают, что такое жизнь еврея в гитлеровской Германии.

Для эмигрантов расследование не ограничивалось событиями в Мальмеди и Ставло. Названия этих бельгийских городов должны были послужить лишь зацепками в процессе общей послевоенной дискредитации всех немцев — а для этого все средства были хороши.

За ход расследования отвечал тот самый человек, которому вскорости предстояло выдвигать обвинение против «преступников в Мальмеди», как он не раз будет впоследствии их называть, — подполковник Эллис, юрист из Калифорнии. Он шел по карьерной лестнице среднего, ничем не выдающегося адвоката. До вступления в начале сороковых в армию он занимался в основном мелочью вроде дел по разводам и разделу имущества.

И вот в 1946 году ему доверили дело, которому суждено было привлечь внимание всей американской нации, а впоследствии — и всего западного мира, дело, центральной фигурой которого стал полковник Йохен Пейпер, «враг американской армии номер один», как его назовет обвинение.

Как старший по званию из выживших офицеров «Лейбштандарта» (генерал Монке пропал без вести в ходе боев за Берлин) и непосредственный командир солдат, устроивших «бойню в Мальмеди», Йохен Пейпер оказался одним из первых, кого разведка союзников, а позже — комиссия по военным преступлениям потребовали на допрос.

Перекрестные допросы начались в августе 1945-го, в баварском городе Фрайзинге, под руководством капитана Фелтона. В сентябре Пейпера перевели в Оберурзель. По отношению к нему не применялось физического насилия, но держали его в одиночном заключении на протяжении семи недель, лишь один раз вызвав на допрос к чиновнику армейского корпуса криминальных расследований. Американского офицера (теперь это были уже «американцы», а не «янки», как год назад) совершенно не интересовали ни действия Пейпера в Арденнах, ни события в Мальмеди. Единственным предметом его беспокойства оказались несколько сотен пленных, побывавших в руках у Пейпера. Как они себя вели в целом? Соглашались ли сотрудничать? Сообщали ли сведения о расположении своих частей и т. п.? Пейпер честно отвечал на все вопросы, удивляясь интересу американца.

Потом вопросы общего характера закончились. А вот конкретный майор Мак-Каун? Как он вел себя в те четыре дня, что пребывал пленником Пейпера в Ла-Глез? Пейпер рассказал все, что помнил, — в немецком плену майор вел себя безукоризненно. Следователь записал в блокнот несколько строк и ушел, оставив Пейпера в полном недоумении. Впрочем, скоро все стало ясно.