Он поднял меня и заставил сесть в кресло. Потом проворчал:

– Чем отплатить? Останься в живых, чезу Хенеб-ка! Останься в живых и вернись когда-нибудь к своей женщине и своему ребенку. Сделай это, и я, очутившись перед судьями Осириса, скажу им: вот старый жрец Тутанхамон, ковырявшийся в животах и отрезавший конечности, но кроме таких кровавых дел есть за ним и нечто доброе: вернул он мужа жене и отца – дочери.

– В словах твоих – мед мудрости и терпкое вино надежды, – ответил я старинной поговоркой и повернулся к Иапету. – Ты, мой товарищ, хочешь остаться в Та-Кем?

– Нет, чезу. Я хочу идти по твоим следам и слушать твой зов. Твой дом – мой дом.

– Разве дом ливийца – не пустыня?

– Ливиец не сидит на месте и носит дом с собой. Ты мой дом, и семер Хоремджет, и Нахт с Давидом, и даже этот толстый бегемот Хайло. У меня нет другого дома и нет другого племени. – Он помолчал и вдруг ухмыльнулся: – Понимаю, чего ты хочешь, чезу. Лекарь стар, а дорога в пустыне тяжела… надо вьючить верблюдов, надо поить их и кормить, надо идти верным путем и отбиваться от шакалов… от всякой твари, четвероногой и двуногой… Лекарю нужен спутник, но это не я. С ним пойдет Шилкани. Верный человек!

– Он согласится?

Ухмылка Иапета стала еще шире.

– Как-нибудь я его уговорю. Уж ты поверь мне, чезу!

– Амон ему воздаст и вам тоже, – сказал я. – Теперь идите. Пусть Шилкани купит хороших верблюдов – таких, чтобы ему захотелось оставить их себе.

Тутанхамон и Шилкани уехали на следующий день. Я распрощался с ними второпях, был занят – нам выдавали боевое снаряжение. Круглые каски с назатыльником, темно-зеленые френчи, наплечники из бычьей кожи, высокие, до колена, сапоги… Было непривычно видеть знакомые лица в шлемах с римским орлом, который повторялся всюду: на пряжках, пуговицах, ножнах клинков. Вместо наших «саргонов» и «сенебов» мы получили ручные пулеметы марки «Гай Калигула», вместо походных мешков – плоские ранцы, вместо пшена, муки и фиников – что-то странное, запаянное в жесть и не имевшее ни запаха, ни вкуса. Этот полевой рацион нужно было вскрывать ножом и есть особой штукой с четырьмя зубцами. К нему прилагалась фляга со спиртным – не пиво, не вино, а желтоватое зелье, такое крепкое, что лишь Хайло осилил кружку. Еще нам дали подсумки с обоймами, лопаты и кирки, топоры и пилы, дальнозоркие трубы и сейф для казны легата и штабных документов. Постепенно, день за днем, мы обрастали имуществом и превращались в то, чем нас желали видеть: в первую когорту Первого Египетского легиона. Радовало это немногих. Собственно, никого.

Оружейным складом заведовал старый центурион-ветеран Луций Сервилий Гальба, длиннорукий, колченогий, заросший черной шерстью. Левкипп обмолвился, что он походит на Гефеста, бога кузнецов, которого римляне зовут Вулканом. Луций Сервилий был нравом суров, но на меня посматривал с уважением, понимая, что вышел я, как и сам он, из плебеев и заслужил свои чины не знатностью, а кровью. Часть хранилищ в его арсенале была под тремя замками, но он меня и в них привел – думаю, хотелось старику похвастать мощью римского оружия.

Там стояли синие бочки с ядовитым газом, и на днище каждой был закреплен подрывной механизм. Их было, наверное, сотня, но большая часть помещения пустовала – остались только ниши в стенах да следы на пыльном полу. Товар ушел – и, вероятно, давно, еще в минувшие Разливы… В другой камере тоже нашлось нечто знакомое – трубы и снаряды длиною в два локтя. Метательный комплекс «Ромул», новое оружие пехоты, пояснил Луций Сервилий и добавил: пушки в сравнении с ним, что камешки против гранаты.

Я глядел на эти смертоносные орудия и думал: если двое дерутся дубинами, всегда найдется третий и подсунет им мечи – само собой, за хорошую цену. И будут два недоумка не в синяках, а в кровавых ранах, а то и вовсе без голов…

«Где это делают?» – спросил я Луция Сервилия, кивнув на трубы, и он ответил, что на военном заводе в Помпеях, близ Неаполя. Тут что-то случилось со мной, то ли гнев накатил, то ли кровь ударила в виски – только увидел я мертвого Пиопи и других солдат, погибших в Ифорасе, и произнес на языке Та-Кем, непонятном Луцию: гореть бы этим Помпеям в пламени Сета!

Так, в трудах, заботах и воспоминаниях, проходили мои дни, но было их немного, всего лишь четыре. На пятый день в гавани Цезарии пришвартовался большой сухогруз, перевозивший зерно в западные римские провинции. Корабль с огромными трюмами плавал под флагом нейтрального Иси, или Кипра, как назывался этот остров у греков и римлян. Смуглые мореходы толпились на палубе, снимали крышки с трюмных люков, но груз принимать не спешили. Капитан, осанистый мужчина с черной бородкой, сошел на берег и направился к воротам крепости. Я следил за ним с обращенной к гавани стены.

Прошло недолгое время, и на стену поднялся мой приятель Марк Лициний. Чернобородый капитан шагал за ним, придерживая свисавшую с пояса сумку.

– Капитан Эний Гектор, – представил чернобородого Марк Лициний. – А это, – он повернулся в мою сторону, – легат Хенеб-ка, которого ты, капитан, доставишь в Мессину. Вместе с его отрядом, разумеется.

Я кивнул Гектору. Он показался мне опытным моряком; дубленая кожа, крепкие руки, твердый шаг – все говорило о долгих годах, прошедших в изменчивом море, на шаткой палубе корабля.

– Ты отправишься с нами, Марк Лициний?

Трибун покачал головой.

– Увы! Я не могу оставить гарнизон, пока не прислана замена.

– Это зависит от генерала Помпея?

– От него, мой догадливый друг.

Мы обменялись понимающими взглядами. Затем Марк Лициний сказал:

– Будете грузиться ночью. На судне Гектора вместительные трюмы.

– С подвесными койками, камбузом и гальюнами, – басом прогудел капитан. – Останешься доволен, мой господин. Я не первый раз иду в Сицилию с живым грузом.

Он поклонился и ушел. В его сумке весело звенело римское серебро.

– Прокуратор связался с Помпеем, – сказал Марк Лициний. – Твое условие принято, Хенеб-ка: с Та-Кем вы сражаться не будете. Воевать с Египтом мы не собираемся. – Он вдруг усмехнулся. – Но, возможно, придется освобождать страну от ассирийцев… Против этого ты не возражаешь?

– Нет.

– Хорошо. Теперь о плавании на Сицилию… Можешь не тревожиться, Хенеб-ка, Эний Гектор отличный моряк. Он ловок и умеет договариваться с морскими патрулями… Но думаю, им теперь не до нас, и судно Гектора никто не остановит. По сводкам и донесениям лазутчиков, часть Египетского и Финикийского флотов уничтожена с воздуха, а уцелевшие суда переброшены в Дельту. Там идут тяжелые бои, и фронт постепенно откатывается к Мемфису… – Марк Лициний поджал губы. – Ты ведь из Мемфиса, друг мой? Сочувствую тебе. Эту войну ваш фараон проиграл. И войну, и столицу.

Мне не хотелось ни думать об этом, ни говорить. Прищурившись, я смотрел на море. Запад – путь в Сицилию, восток – дорога в Дельту…