Все, что оставалось, – таращиться на него в безмолвной ярости от мысли, что кто-то мог поднять руку на его лучшего друга.

– Этому нет никаких оправданий, – продолжал Алек. – Но я просто испугался. Она знала, что я не такой, как все, и сообщила, что ей об этом известно. Ничего нового я, конечно, от нее не услышал, но все равно боялся – потому что вообще не знал ее. Тогда Клэри не была моим другом. Так, обычная девчонка из простецов, проникшая в мою семью. А я знал таких Сумеречных охотников, которые сразу побежали бы ябедничать матери с отцом, если бы что-нибудь заподозрили. А те принялись бы вправлять мне мозги. Рассказали бы всем. Причем были бы свято уверены, что поступают правильно.

– Чушь какая-то, – не выдержал Саймон, все еще трясясь от злости. – Клэри никогда бы такого не сделала. Она даже мне никогда не рассказывала.

– Говорю же, я тогда ее совсем не знал, – ответил Алек. – Но ты прав. Она никогда никому ни о чем не рассказывала. Хотя имела полное право сказать, как грубо я с ней поступил. Джейс поставил бы мне нехилый фингал, если бы узнал. Я до жути перепугался, что она расскажет Джейсу обо мне. Потому что сам я тогда еще не был готов к тому, что Джейс узнает правду. Так что ты снова прав. Никогда бы не рассказала – и не сделала этого. – Алек глянул в окно, рассеянно поглаживая малыша по спине. – Клэри мне нравится, – просто сказал он. – Она всегда пытается делать то, что считает правильным, и никогда не позволяет другим указывать себе, что правильно, а что нет. Она все время напоминает моему парабатаю, что на самом деле он хочет жить, а не искать каждый день смерти. Иногда мне хочется, чтобы она не так часто рисковала очертя голову, но если бы я действительно ненавидел безумно смелых людей, пришлось бы ненавидеть и…

– Дай-ка угадаю, – подхватил паузу Саймон. – Его фамилия рифмуется с «Чип и Дейл».

Алек расхохотался, и Саймон мысленно поздравил себя с удачей.

– Ну и? – продолжал он. – Клэри тебе нравится. Я, видимо, единственный, кто тебе не нравится. Что я такого сделал? Знаю, у тебя куча дел, но если ты просто расскажешь мне, что я натворил, я извинюсь за это и мы сможем общаться нормально. Был бы тебе весьма признателен.

Алек вытаращился на него. Потом, повернувшись, прошел к одному из стульев на чердаке. Вообще их там стояло два – два расшатанных деревянных стула, украшенных подушками с вышитыми на них павлинами, – и диван. Но диван как-то странно кренился набок, так что, когда Алек уселся на один из стульев, Саймон решил не рисковать и занял второй.

Ребенка Лайтвуд посадил к себе на колени, обхватив одной рукой его маленькое пухлое тельце. Второй рукой он играл крошечными пальчиками малыша, постукивая по ним подушечками пальцев, словно учил его, как играть в «ладушки». Он явно готовился к исповеди.

Саймон глубоко вздохнул, готовый ко всему, что бы он сейчас ни услышал. Он знал, что речь может пойти и о чем-то очень плохом. Надо было взять себя в руки.

– Значит, спрашиваешь, что ты натворил? – переспросил Алек. – Ничего. Просто спас жизнь Магнусу.

Саймон почувствовал, что у него ум за разум заходит. Он чуть было не извинился снова, но вовремя сообразил, что сейчас это будет неуместно.

– Магнуса похитили, и я пошел в адские измерения – спасать его. Никакого особого плана у меня не было: вызволить Магнуса, вот и все. По пути сильно пострадала Изабель. Всю свою жизнь я всегда хотел только одного – защищать людей, которых люблю, спасать их от всех опасностей. Так должно было случиться и в тот раз. Но я не смог. Не смог помочь ни ему, ни ей. А ты смог. Ты спас жизнь Изабель. А когда отец Магнуса уже собрался забрать его к себе и я ничего не мог с этим поделать, вмешался ты. В прошлом я сильно тебя недооценивал. Ты сделал все то, что всегда хотел делать я, а потом просто ушел. Изабель была в отчаянии. Клэри – и того хуже. Джейс рвал на себе волосы. Магнус чувствовал себя виноватым во всем. Всем было очень плохо и больно, и я хотел им помочь. Ты вернулся – но уже не помнил ничего из того, что сделал. Я и так-то не очень хорошо схожусь с незнакомцами, а ты оказался очень сложным незнакомцем, поверь. Я даже не мог с тобой разговаривать. Но не потому, что ты сделал что-то не так. А потому, что я не мог ничего сделать, чтобы восстановить наши отношения. Я был должен тебе так много, что за всю жизнь не расплачусь, – а сам даже не знал, как тебя благодарить. Потому что моя благодарность ничего бы для тебя не значила. Ты ведь ничего не помнил.

– Ого, – выдохнул Саймон. – Ничего себе.

Странно было думать о безликих незнакомцах, которые считают его героем. Но куда страннее было слышать, как Алек Лайтвуд – который, как Саймон думал, терпеть его не может, – рассказывает о Саймоне так, словно он и правда герой.

– Значит, ты не ненавидишь ни меня, ни Клэри. Ты вообще никого не ненавидишь.

– Я ненавижу, когда меня заставляют говорить о своих чувствах, – уточнил Алек.

Саймон поглядел на него. С губ уже было готово сорваться извинение – но так и не сорвалось. Вместо этого Саймон широко улыбнулся, и Лайтвуд смущенно усмехнулся в ответ.

– Но, оказавшись в Академии, я что-то стал этим злоупотреблять.

– Могу представить, – отозвался Саймон.

Он так и не понял, что будет дальше с ребенком, о котором заботятся Алек с Магнусом. Но Изабель, судя по всему, уверена, что они оставят малыша себе.

– Я бы хотел, – продолжал Алек, – вообще не говорить о своих ощущениях как минимум год. А еще – поспать примерно столько же. Дети вообще хоть когда-нибудь спят?

– Раньше я сидел с маленькими, – сказал Саймон. – Если правильно помню, малыши очень много спят – но только тогда, когда ты меньше всего этого ждешь. Дети – они такие. Не люди, а сущие испанские инквизиторы.

Ребенок радостно гукнул, словно ему понравилось сравнение, а Лайтвуд кивнул, все еще чуть смущенно. Саймон мысленно сделал пометку: теперь у него, как у свежеприобретенного друга Алека, появилась обязанность – представить того Монти Пайтону, причем как можно быстрее.

– Прости, что заставил тебя думать, будто я злюсь на тебя, – извинился Алек. – На самом деле я просто не знал, что сказать.

– Что ж, лучше поздно, чем никогда. Потому что мне пришлось прибегнуть к помощи зала.

Алек перестал играть с ребенком и замер на месте.

– Ты о чем?

– Ну, ты со мной не разговаривал, и меня это беспокоило, – пояснил Саймон. – Поэтому я спросил своего друга – типа, только между нами, – неужели у нас с тобой какая-то проблема. А спросил я об этом моего хорошего друга Джейса.

Алеку понадобилось время, чтобы переварить услышанное.

– Вот как.

– А Джейс, – продолжал Саймон, – Джейс сказал, что между нами с тобой лежит какая-то огромная, темная, зловещая тайна. И заявил, что не имеет права мне об этом рассказывать.

Ребенок поглядел на него, потом снова перевел взгляд на Алека и наморщил лобик, словно собирался спросить: «А этот ваш Джейс, что он дальше сделал»?