– Я думаю, все это очень легко проверить, – вмешался Никола. – Мои люди взяли утром крестьянку, которая недавно была в Дюнкерке. Вот ее мы и можем расспросить.

Будь Амелия самым хладнокровным человеком на свете, она и то растерялась бы от этого удара, который на нее обрушила судьба. Крестьянка! Какая-нибудь болтливая кумушка с рынка… где языки развязываются еще легче, чем кошельки, и где обсуждаются все последние вести…

Герцог кивнул адъютанту – типичному британцу с бульдожьей челюстью и маловыразительным взглядом, – и через минуту тот вернулся, ведя на буксире дородную фламандскую матрону в веснушках, отчаянно курносую, с серыми глазами, которые с беспокойством перебегали с одного лица на другое. Амелия стиснула букет, прижимая его к груди. Сердце колотилось как бешеное, перед глазами то и дело пробегали огненные искорки. Больше всего в это мгновение она боялась упасть в обморок и незаметно прислонилась к стене.

– Дюнкерк, – втолковывал Никола крестьянке. – Дюнкерк, понимаешь? Сколько там солдат?

Крестьянка со страхом посмотрела на него и затараторила по-фламандски. Герцог, сидя в большом резном кресле, нервно обмахивался веером. Ему было жарко, было душно и в конечном итоге смертельно скучно. Он родился принцем, и ему полагалось любить войну; но методы, которыми из него в юности пытались сделать образцового офицера, навсегда внушили ему отвращение к военному делу. Тем не менее он был настроен сделать все, чтобы исполнить свой долг как подобает. Он отлично знал, какая роль отводилась его армии в общем плане операций против Французской республики, и в его намерения не входило попасться в ловушку, которую ему уготовил в Дюнкерке какой-то генерал с оскорбительно короткой фамилией.

– Дюнкерк! – повторил Никола, возвышая голос. – Ты понимаешь, что я тебе говорю?

Но, конечно же, она не понимала, потому что съежилась и еле слышным голосом повторила то же самое, что говорила до этого. Тут Амелия не выдержала.

– Она говорит, что только продавала овощи, – перевела молодая женщина. – Она поехала на рынок. В город очень тяжело было пробраться, всюду посты. И на рынке все сейчас дорогое, но для продавцов это хорошо. У нее четверо детей, и их надо чем-то кормить. Она не знает, чем она провинилась, и умоляет ее простить. У нее самые лучшие овощи в округе, и она готова за это поручиться.

У герцога сделался такой озадаченный вид, как будто он впервые в жизни услышал слово «овощ». Невозмутимый адъютант с бульдожьей челюстью и тот растерянно моргнул. Никола с удивлением обернулся к Амелии.

– Как, госпожа графиня, вы говорите на их языке?

– Да, – подтвердила Амелия. – А вы? – обернулась она к Марто.

– Я – нет, – пробормотал тот, отводя глаза. – Я не местный… из Перпиньяна я. Жена хотела меня научить, да я… что уж…

И тут Амелия поняла, что спасена; и Луи спасен, и она сумеет отсрочить приход англичан в Дюнкерк, хотя бы на день, на два… а два дня на войне могут значить очень много.

– Что вы хотели узнать? – спросила она у Никола. – Говорите, я переведу.

И брат Анриетты принялся задавать вопросы, которые Амелия переводила на фламандский; крестьянка отвечала, и Амелия объясняла по-французски, что именно только что сказала почтенная торговка овощами.

– В городе много солдат? – допытывался Никола.

– Цены на овощи очень высокие? – перевела Амелия. Крестьянка с жаром кивнула несколько раз, и ее искреннее лицо могло убедить кого угодно.

– Потому что все дорожает! Хлеб, масло, мука, овощи… да и рыба тоже!

– Она говорит, что солдат очень много, – объяснила Амелия, с лучезарной улыбкой поворачиваясь к герцогу. – Никогда еще она не видела в городе столько людей в форме.

– Это правда, что в город подошли ночью подкрепления? – спросил Никола. – Спросите ее, что она о них знает.

– Ты что-нибудь знаешь о том, что творится в городе? – перевела Амелия. – Сколько там солдат, какое у них настроение?

Крестьянка задумалась и наконец ответила, что солдат не слишком много, и вообще, крестьяне, которые живут неподалеку от города, то и дело видят беглецов из доблестной республиканской армии. Один такой беглец недавно хотел ограбить ферму папаши ван Дорена, да дочка хозяина пристрелила его из ружья. Сказав это, крестьянка сконфуженно покосилась на Амелию.

– Она боится ошибиться, – перевела Амелия, – но ночью в городе и впрямь было какое-то движение. Все происходило тайно, только наутро все равно стало понятно, что в городе прибавилось народу. К ван Дорену, ее родственнику, у которого она остановилась на ночь, подселили аж семь человек. А у него совсем маленький дом.

Никола задал еще несколько вопросов, и крестьянка с помощью Амелии ответила на все. Марто стоял бледный и растерянный, покусывая губы. Он не понимал, что происходит. Наконец герцог шевельнулся и поднялся с места.

– Хорошо, – промолвил он, – теперь мне все понятно. Мсье Флавиньи! Дайте этой доброй женщине деньги – не очень много – и отпустите ее. Очень хорошо, что благодаря ей мы наконец смогли узнать правду. Что же до вас, сударь, – он повернулся к Марто, – то зря вы думали, что сумеете меня обмануть. Я сразу же учуял подвох, когда мои люди вошли в пустой лагерь! Просто так на войне такие вещи не делаются!

– Ваша светлость! – простонал Марто, ломая руки. Но герцог Фредерик не дал ему закончить.

– Вы шпион синих, – торжественно промолвил он, – и вы пытались завлечь меня в ловушку. Но никто не сумеет провести герцога Йоркского!

Как и многие вельможи той эпохи, герцог порой выражался о себе в третьем лице, – надо полагать, для удобства историков.

– Я с самого начала стал подозревать вас, – продолжал герцог, – когда вы заявили, что якобы бежали из тюрьмы. Из французских тюрем просто так не убежишь! Сазерленд! – Он кивнул адъютанту. – Уведите его.

– Какие будут распоряжения относительно этого человека, ваша светлость? – спросил Никола.

– А какие могут быть распоряжения? – пожал плечами герцог. – Расстреляйте его как шпиона, и все. – И, не обращая более внимания на Марто, он повернулся к Амелии. – Могу я просить вас, сударыня, оказать мне честь отобедать со мной? Ваша храбрость и преданность друзьям поистине изумительны!

За старой печкой трещал сверчок. Где-то сердито рокотало море, а под полом шуршала неутомимая мышь, и все эти звуки раздражали Армана. Битый час он пытался сочинить письмо, но слова упорно отказывались складываться в связный текст. Ему хотелось сказать так много, что он не знал, с чего начать.

Вошел хозяин фермы, на которой расположились несколько офицеров английской армии, включая Армана. Это был кряжистый старик, смотревший исподлобья и неохотно говоривший по-французски. Арман уже успел понять, что старик был вовсе не за республиканские власти, но появление в этих краях англичан ему тоже не по душе, тем более что солдаты сразу же стали приставать к его дочерям. Оливье быстро навел порядок, но старик не испытывал по этому поводу никакой благодарности. Будь его воля, он бы вообще обошелся и без англичан, и без республиканцев. Кроме того, хозяин был прижимист, а каждый из постояльцев ел за четверых, да и лошади их исправно уничтожали его овес. Заметив, что Арман не доел мясо и теперь писал что-то на листе бумаги, старик укоризненно вздохнул и стал убирать со стола.