Коломенское.

Из дворца выходит князь Вяземский в сопровождении офицера в гвардейском мундире и в серебряной каске с черными перьями, надвинутой на лицо.

– Карету князя Вяземского, – кричит слуга.

Карета выезжает из ворот Коломенского на большую дорогу.

На следующий день карета, сопровождаемая эскортом гвардейцев, въезжает в Петропавловскую крепость. Эскорт остается у ворот, карета громыхает по крепостному двору.

Петропавловская крепость. В помещении коменданта князь Вяземский и комендант.

– По повелению матушки велено допросить арестантку доверенному лицу от государыни.

– За князем Александром Михайловичем посылать… или как? – усмехаясь, спрашивает комендант.

– Князя Голицына извещать не следует, дабы не плодить ненужных обид.

Князь Вяземский и офицер входят в камеру.

На кровати лежит Елизавета. Два солдата и капрал сидят на стульях в углу комнаты. Тускло горит свеча.

– Оставьте нас, – приказал Вяземский.

Караульные вышли из камеры. Вяземский вопросительно посмотрел на гвардейца. Тот слегка наклонил голову. Вяземский встал и тоже вышел из камеры.

В камере остались двое: Елизавета, лежащая на кровати, и офицер, молча сидящий в углу.

Наконец с кровати послышался голос Елизаветы:

– Я тоже любила носить мужские костюмы, Ваше величество.

Офицер усмехнулся, снял каску, положил рядом. Длинные волосы закрыли лицо. Екатерина отодвинула волосы и потянулась было приподнять свечу, чтобы осветить кровать.

– Не надо, Ваше величество, – послышался резкий голос с кровати, – если вы хотите узнать, красива ли я, это надобно было делать несколько раньше. А я знала, что вы придете… Я давно поджидаю вас, Ваше величество.

– Мой приход, голубушка, ровно ничего не значит.

– Напротив, он означает, что Ваше величество действительно столь проницательны, как об этом говорит вся Европа. И вы давно почувствовали, что я могу сообщить вам нечто, что никому другому не сообщу…

Приступ кашля прервал ее.

«Я не люблю лести. Но почему-то самая грубая лесть всегда обезоруживает меня…»

– …Вы очень больны.

– Да-да… И притом в нынешнем моем положении…

– Я распоряжусь, чтоб впредь караульных вывели из вашей камеры.

– Вы действительно очень добры. Жаль, что мне недолго пользоваться добротой Вашего величества, этим ливнем благодеяний…

Она опять помолчала. Молчала и государыня.

– Итак, Ваше величество, – наконец сказали из темноты, – она есть.

– О ком вы говорите? – прошептала Екатерина.

– Вы поняли, Ваше величество… Августа… Дочь…

– Вы опять за свое?! Если вы позвали меня выслушивать наглые дерзости…

Екатерина вскочила и в бешенстве заходила по камере. И опять приступ кашля прервал императрицу.

– Время комедиантствовать мне не отпущено, Ваше величество. Итак, я могу рассказать вам то, что вы больше всего хотите знать и больше всего боитесь узнать. Но с условием…

Екатерина молча слушала.

– Вы отпустите на свободу.

Екатерина засмеялась.

– Вы не поняли. Не меня, Ваше величество. Меня отпустить на свободу уже не в вашей власти. А на свободу… вы отпустите их… всех, кого заточили вместе со мной. И я с вас страшную клятву возьму, что все так и исполните.

– Я добросовестно изучила вас, голубушка, по вашим показаниям. Никогда не поверю, что вас может волновать чужая участь.

– Вы не правы, это волнует перед… Очень боязно туда являться… с лишними-то грехами. Но, конечно, главный другой резон. Тут вы правы. – И помолчав, она сказала: – Человек среди них… есть… Я много грешила с мужчинами… Но любила его одного… И сейчас люблю. Одно воспоминание о нем сжигает… Но полно. Итак, клятву, Ваше величество!..

Опять наступило молчание.

– Ну что ж, голубушка, быть по-вашему. Клянусь…

– Спасибо, Ваше величество, вы оказались истинно добры. Продолжился ливень благодеяний… Итак, все это началось два года назад. Боже мой!.. Всего два года. Будто в другой жизни… Не со мной. Мне теперь кажется, что я тут и родилась… в этой тюрьме. Итак, это случилось…

1773 год. Замок Оберштейн.

– Князь купил для меня тогда этот замок. И я жила там одна. Есть разные способы расставаться с мужчинами. Самый верный – притвориться чересчур влюбленной, и тогда ты ему быстро опротивеешь, и он бросит тебя, к твоему счастию. И есть единственный способ удержать мужчину – это показать ему, как он тебе надоел… Я сказала князю, что хочу пожить одна в Оберштейне. И страсть его тогда достигла предела. Он тотчас захотел на мне жениться…

В уборной принцессы в замке камеристка Франциска фон Мештеде помогала ей одеваться…

– Когда вы ее отпустите из тюрьмы, Ваше величество, не забудьте распорядиться, чтобы ей отдали все мои туалеты… она так их любила, – засмеялась Елизавета.

– Ах, госпожа, – говорит Франциска, – я все отдала бы, чтоб щегольнуть в таком платье!

– Ты еще так молода, милая, у тебя все впереди.

– А у меня для вас письмецо, госпожа, все от того же очень богатого господина.

– Седьмое послание за два дня! Ох, как скучно. Надеюсь, ты сказала ему, что я умерла и чтобы он меня больше не беспокоил.

– Да, и он немедленно ответил: «Передайте письмо принцессе на тот свет!» Ах, он так богат!

– Я уже догадалась, милая, по той горячности, с которой ты передаешь его письма. Жаль, что богачи не молоды и не хороши собой. Природа заботится о равновесии.

– На этот раз исключение, госпожа: он очень молод и очень красив.

– Ну что ж ты молчишь о главном!

– Ах, Ваше величество, я никогда не могла устоять перед мужской красотой!

Екатерина вздохнула.

– Я приняла его за туалетом.

Камеристка вводит Доманского в уборную принцессы.

– Сударь, это слишком, – сурово начинает принцесса. – Мало того, что вы подкупаете мою прислугу и она ежедневно мучает меня вашими посланиями! Мало того, что вы посмели дать ей деньги, чтобы она проводила вас ко мне!..

– Но откуда вы знаете?

– Вы платите много, но я плачу больше… Как вы осмелились забыть, что я невеста немецкого государя?! Я завтра же попрошу жениха оградить мою честь!

– Вы грозите мне гибелью… Как странно! Неужели вы не поняли, что жить без вас… Убейте меня!

Доманский выхватил кинжал и протянул принцессе.