Наши общие старания убедить генерала Иванова в том, что при создавшемся в Петрограде положении необходима для водворения порядка по меньшей мере целая боевая дивизия с артиллерией и что с одним или даже несколькими батальонами его миссия неминуемо кончится катастрофой — не имели успеха: он отмалчивался, и видно было, что он был уверен, вспоминая свою роль усмирителя солдатских бунтов в Сибири, после войны с Японией, что и на этот раз ему удастся стяжать себе в глазах Государя славу спасителя отечества.

Войти в связь с генералом Хабаловым ему не удалось, ибо прямой провод оказался прерванным, да и само командование генерала Хабалова было уже в это время ликвидировано.

Дальнейшее известно: выехав в тот же вечер из Ставки с георгиевским батальоном, он был остановлен в Царском Селе перешедшим на сторону революции царскосельским гарнизоном, а георгиевский батальон разоружен.

* * *

Опасаясь за свою семью, Государь 28 февраля выехал из Ставки в Царское Село.

Многие ставят ему в вину, что в такой критический момент жизни государства в нем взяли верх чувства любвеобильного семьянина над чувством монаршего долга, которое требовало от него оставаться в Ставке для личного руководства борьбой с революцией, тем более что, покидая Ставку он оставлял верховное командование в руках тяжело больного, морально подавленного генерала Алексеева; кроме того, отправляясь в Царское Село, он сам подвергался опасности захвата революционерами.

Но нельзя закрывать глаза на то, что, если бы революционеры захватили в Царском Селе всю царскую семью с царицей и наследником и обратили бы их в своих заложников, Государь, оставаясь в Ставке, неминуемо бы так же покорился их требованиям, как если бы фактически был у них в плену.

К тому же зная, какое ненормальное положение было в верховном командовании, где всё было в руках начальника Штаба, можно с уверенностью сказать, что, останься Государь в Ставке, ход событий от этого бы не изменился.

Правильнее было бы заблаговременно перевезти, хотя бы на автомобилях, царскую семью из Царского Села в Ставку; но как раз в это время все царские дети лежали больные корью, а события развивались с такой быстротой, что просто не хватило времени, чтобы, убедившись в безвыходности положения, привести немедленно в исполнение эту меру, сознательно при этом рискуя успешностью лечения детей.

В этот критический час злой рок тяготел над Государем: больные дети вдали в объятиях революции и тяжело больной генерал Алексеев в Ставке; и нельзя поставить ему в вину, что общечеловеческое чувство неудержимо повлекло его к находящейся в такой страшной опасности семье.

Когда царский поезд покидал Ставку, в Петрограде больше не существовало никакой царской правительственной власти и столица была уже полностью во власти революционеров; министры были арестованы, а из членов Государственной Думы было образовано Временное правительство, первой задачей которого было не пропустить царя и эшелона с войсками в район Петрограда. Для этого был образован в Петрограде всероссийский исполнительный комитет железных дорог — знаменитый ВИКЖЕЛЬ, сыгравший столь решающую роль в успехе революции, которому немедленно и безоговорочно подчинились все железные дороги Петроградского узла; первый акт этого комитета был: остановить движение царского поезда к Царскому Селу, гарнизон которого, состоявший из наиболее преданных Государю гвардейских частей, еще не весь перешел на сторону революции.

Не доезжая 200 километров до Царского Села, царский поезд был остановлен на станции Дно, и все попытки его дойти до Царского Села окольными путями оказались тщетными.

Кто поймет глубину той трагедии, которую должен был в эту минуту переживать в своей душе считавший себя за час перед тем всемогущим Монарх, лишенный теперь возможности прийти на помощь своей находящейся в смертельной опасности семье?!

Потеряв надежду достигнуть Царского Села, Государь направился в ближайший к Царскому Селу Псков, где находилась штаб-квартира главнокомандующего Северо-Западным фронтом генерала Рузского.

Этот болезненный, слабовольный и всегда мрачно настроенный генерал нарисовал Государю самую безотрадную картину положения в столице и выразил опасение за дух войск своего фронта по причине его близости к охваченной революцией столице.

Правда, в дальнейшем ходе революции оказалось, что чем ближе были войсковые части от революционного центра в столице, тем хуже был их дух и дисциплина; но во всяком случае 1 марта войска Северо-Западного фронта далеко еще не были в таком состоянии, чтобы нельзя было бы сформировать из них вполне надежную крупную боевую часть, если и не для завладения столицей, то хотя бы для занятия Царского Села и вывоза царской семьи.

Но у генерала Рузского воля, как и у большинства высших начальников, была подавлена и опустились руки под влиянием пагубной для России политики престола, и от него нельзя было ожидать энергичных и решительных мероприятий для борьбы с революцией, тем более что вскоре по прибытии Государя в Псков было получено требование Временного правительства об его отречении от престола во имя спасения России и безопасности царской семьи.

Нельзя при этом забывать, что всякое насильственное мероприятие против столицы действительно отразилось бы на положении царской семьи в Царском Селе, тем более что Временное правительство и без того уже не могло справиться с разбушевавшейся чернью. Поэтому Государь и сам бы на насильственные меры против столицы не согласился. На этот риск мог бы, во имя спасения России, пойти один лишь Петр Великий.

Прежде чем решиться на отречение, которое ему советовал и генерал Рузский, Государь, через посредство Ставки, запросил мнение об этом всех остальных главнокомандующих фронтами.

И тут-то он впервые измерил всю глубину той пропасти, которую своим упорным отказом пойти навстречу справедливым желаниям и мольбам страны сам создал между собой и ею: все главнокомандующие, не исключая великого князя Николая Николаевича, ответили, что во имя спасения отечества считают необходимым его отречение, а, передавая эти их ответы Государю в Псков, к ним присоединился и его начальник Штаба генерал Алексеев.

Отвергнутый страной, покинутый армией, которую он так любил, отчужденный от своей семьи, император Николай II остался один — не на кого ему было больше опереться, не на что ему было больше надеяться — и он, во имя блага России, отказался от престола.

Ту же горькую чашу испил 100 с лишком лет назад Наполеон, когда он, упорно не желая пойти навстречу требованиям страны, жаждавшей мира и конца кровопролитных войн, был покинут своими маршалами и принужден отречься от престола.

Подписав 2 марта акт отречения, Государь отправился в Ставку, где должен был ожидать прибытия депутатов Временного правительства, которые будут его сопровождать в заточение в Царское Село к его семье.

* * *

Развивавшиеся с невероятной быстротой фатальные события нам в Ставке просто не дали времени прийти в себя: кружилась голова, точно почва уходила под ногами; будущее мнилось чреватым страшными последствиями, и никому не было легко на душе.