— Вы так обращаетесь с молодой женой, милорд?

— Я еще даже не начал. — Повернувшись, он запер дверь на засов.

— Может быть, я хотела потанцевать еще один-два раза.

— О, я намерен танцевать с тобой до рассвета и даже позже.

Сирина усмехнулась:

— Есть разные танцы, сассенах.

— Да, — усмехнулся он в ответ. — И я имею в виду не менуэт.

Сирина пригладила юбку.

— Тогда что? — Она прищурила глаза, думая, слышит ли он, как быстро и громко стучит ее сердце. — Гвен считает, что ты романтичен. Сомневаюсь, что она будет так думать, когда я расскажу ей, как ты швырнул меня на кровать, словно мешок с мукой.

— Романтика? — Бригем зажег свечи, стоящие у кровати. — Ты этого хочешь, Рина?

Она пожала почти обнаженными плечами:

— Об этом мечтает Гвен.

— Но не ты? — Бригем со смехом скинул камзол и бросил его на стул с небрежностью, которая вызвала бы у Паркинса дрожь. — Женщина имеет право на романтику в свою брачную ночь. — Неожиданно он опустился на колени перед кроватью и стал снимать с нее туфли. — У меня не было возможности сказать тебе, как великолепно ты выглядела, стоя рядом со мной в аббатстве. Все мои мечты стали явью.

— Я подумала, что ты выглядишь как принц, — пробормотала Сирина, вздрогнув, когда он провел пальцем по ее ноге.

— Этой ночью я только мужчина, влюбленный в свою жену. — Бригем коснулся губами ее лодыжки, от которой соблазнительно пахло мылом и духами. — Очарован ею. — Его губы медленно скользнули вверх к колену. — Порабощен ею.

— Я боялась. — Сирина привлекла его к себе. — Боялась с того момента, как шагнула в аббатство. — Она глубоко вздохнула, когда он провел губами вдоль края ее корсажа, касаясь груди.

— И все еще боишься. — Уверенными пальцами Бригем расстегнул ее платье, наблюдая, как оно бесшумно падает вниз.

— Нет. Я перестала бояться, когда ты подхватил меня и побежал по коридорам. — Сирина улыбнулась и такими же уверенными руками сбросила жилет с его плеч. — Тогда я поняла, что ты снова стал моим Бригемом.

— Я всегда твой, Рина. — Он мягко опустил ее на кровать и показал, насколько правдивы его слова.

Они пробыли при дворе еще три недели. Ничего не могло быть великолепнее Холируда принца Чарлза. Там были в изобилии и пища, и музыка, и развлечения, и люди. В это золотое время огромные залы наполняли смех и танцы, а фривольным играм и сердечным делам предавались с равным усердием.

Со всей страны прибывали элегантно одетые мужчины в напудренных париках и роскошно одетые женщины, флиртующие с ними. В Холируде царили веселье и блеск — Чарлз жил в нем эти недели подлинным принцем. Это место и время было невозможно забыть.

Сирина наблюдала, как Бригем с легкостью вписывается в этот мир, для которого он был рожден, в то время как она, вдохновляемая больше решимостью, чем уверенностью, старалась к нему приспособиться.

Приходилось усваивать новые правила, новый образ жизни днем и ночью. Здесь, при первом дворе, которого Шотландия удостоилась впервые за много лет, Сирина открывала, что значит быть леди Эшберн. Ей постоянно прислуживали, хотела она того или нет. Благодаря статусу Бригема им отвели просторную комнату, увешанную гобеленами и обставленную изящной мебелью. За считаные недели она познакомилась с большим количеством людей, чем за всю жизнь; она отметила про себя, что многие из них явились сюда из любопытства, но большинство из преданности.

Придворная жизнь продолжала смущать и часто раздражать Сирину, но люди, наполнявшие эту жизнь, заставляли ее гордиться своим происхождением и своим мужем.

Сирина составила себе первое представление о богатстве Бригема, когда он подарил ей изумруды Лэнгстонов. С помощью его связных их доставили из Эшберн-Мэнор и вручили Сирине менее чем через неделю после свадьбы.

Ожерелье сверкало камнями, зелеными, как лужайки поместья Бригема. К нему прилагались браслет и серьги, при виде которых у Мэгги отвисла челюсть. Чтобы одеть жену соответственно, Бригем выписал портного. Сирина оказалась облаченной в шелка и атлас, в невесомый батист и тонкие кружева. Она поняла, что значит носить в волосах бриллианты и пользоваться прекраснейшими французскими духами.

Но Сирина отдала бы все это за неделю наедине с Бригемом в хайлэндской хижине.

Конечно, было невозможно не наслаждаться великолепием, не купаться в завистливых взглядах других леди, когда Бригем провожал ее в комнату. Сирина с удовольствием носила красивые платья и драгоценности, причесывала волосы и чувствовала себя красивой. Но проходили дни, и она не могла избавиться от ощущения, что все это похоже на сон. Сверкание, блеск, звонкий смех женщин, низкие поклоны мужчин, ее собственные непринужденные отношения с принцем…

Но ночи были реальными. Сирина цеплялась за них так же крепко, как за Бригема в уединении их супружеского ложа. Она знала, что это временно и что дальнейшее в руках Божьих. Вскоре Бригему придется уехать. Они не говорили об этом — было незачем говорить о том, что оба хорошо понимали. Если он вернется к ней целым и невредимым, она будет удовлетворена полностью.

По ночам Сирина могла быть женой Бригема свободно — сердцем, душой и телом. Но днем она часто чувствовала себя самозванкой, временно одетой в модное платье леди. В душе она оставалась хайлэндской девушкой, жаждущей, подоткнув юбки, бегать среди деревьев осеннего парка, когда листья, срываемые ветром с ветвей, носятся в головокружительном танце. Вместо этого она вынуждена неторопливо расхаживать вместе с другими женщинами, покуда мужчины держат совет или ездят в лагерь…

Без памяти любя мужа, Сирина вкладывала сердце и душу в то, чтобы стать такой женой, какая, по ее мнению, должна быть у Бригема. Она терпеливо высиживала на музыкальных вечерах, отчаянно стараясь быть внимательной, рассматривала коллекцию живописи. Хотя Сирина находила это нелепым, она никогда не жаловалась на необходимость переодеваться из утреннего платья в дневное, а затем еще раз в вечернее. Только однажды, будучи уверенной, что за ней не наблюдают, она сопровождала Мэлколма в конюшни, взглянуть на великолепных лошадей.

Сирина завидовала праву своего юного брата в любой момент мчаться сломя голову верхом, но стискивала зубы, заставляя себя радоваться своим скромным поездкам.

— Делай это, делай то, — бормотала она, бродя в одиночестве по своей спальне. — Не делай того, не делай другого. — Выругавшись, Сирина пнула стул кончиком изящной туфельки, соответствующей ее утреннему фиолетовому платью. — Можно сойти с ума, пытаясь запомнить все правила, и стать еще безумнее, стараясь жить по ним.

Вздохнув, она опустилась в кресло. Ей хотелось оказаться на берегу озера, видеть холмы и утесы, взбираться на них, носить бриджи и сапоги. Ей хотелось…

Опершись локтями на колени, Сирина стиснула лицо ладонями. Не вполне подобающая поза для леди Эшберн, но в данный момент она не чувствовала себя ею. Она эгоистична и неблагодарна, твердила себе Сирина. Бригем дарит ей вещи, о которых многие другие женщины могут только мечтать. Он обещает ей жизнь, от которой могла бы отказаться только дура.