Земельные наделы большинства крестьян там немногим превышают полтора гектара. Тогда как на фермера в США приходится в среднем 178 гектаров, в Англии – 68, в Германии – 36. Поэтому, мол, японцам целесообразно перейти от риса к более доходным культурам. Скажем, по примеру Израиля выращивать под пленкой дыни, клубнику или киви. А зерно закупать по более низким ценам на мировом рынке.

Однако в данном вопросе Токио руководствуется не коммерческой выгодой, а интересами продовольственной безопасности. Правительство контрактует весь урожай по рентабельной для крестьян цене, а затем продает рис отечественным потребителям в два-три раза дешевле, чем за него было заплачено. При этом исключаются какие-либо посредники или перекупщики, так что предназначенная рисоводам государственная поддержка достается именно им.

Власти исходят из того, что производство основной продовольственной культуры нельзя прекращать и возобновлять, словно поворотом крана. Если разорится последнее поколение рисоводов, Страна восходящего солнца в случае международного кризиса и морской блокады уже не сможет прокормить себя.

Чем же объяснить, что показатель самообеспеченности продовольствием, который в памятных мне 60-х годах составлял почти 80 процентов, ныне упал ниже 40? Как уже упоминалось, вдвое сократилось потребление риса, который был главным звеном продовольственной безопасности Японии.

Другая причина – распространение импортных мясных полуфабрикатов, а также ингредиентов для блюд «быстрого питания». Если бы японцы больше полагались на свежее отечественное мясо, было бы лучше и для самообеспеченности продовольствием, и для здоровья нации. Жителям Страны восходящего солнца были практически неведомы сердечно-сосудистые заболевания. Они считали холестериновые бляшки уделом богатых иностранцев. И вот оказалось, что в то время, как в Северной Америке и Западной Европе смертность от гипертонии и ишемии с 60-х годов сократилась вдвое, в Японии и других государствах Восточной Азии она возросла.

Из 47 японских префектур «краем долгожителей» издавна считалась Окинава. Ее жители традиционно потребляют особенно много морепродуктов. После войны именно на этом острове, где сосредоточена львиная доля американских военных баз, был открыт первый в стране «Макдоналдс». Ныне там уже 44 таких комбината. И островитяне потребляют почти столько же животных жиров, сколько и американцы.

В результате Окинава переместилась с первого на тридцатое место по средней продолжительности жизни. Люди стали там чаще умирать от сердечно-сосудистых заболеваний. Жирные гамбургеры оказались особенно вредны народу, создавшему самую изысканную, поистине лечебную кухню. Особенно падка на зарубежную моду молодежь. Но нации традиционно присуща склонность к «реяпонизации рациона» в зрелом возрасте. И теперь правительство всячески стремится развивать эту черту.

Всемирная торговая организация неустанно и бесплодно критикует власти Токио за субсидирование производства продовольствия. Однако японский опыт энергичной государственной поддержки отечественного земледелия, на мой взгляд, поучителен для России.

Сельские девушки, которые на 5–7 лет приходят в города, дабы заработать себе на приданое, – одна из важнейших пружин японского экономического чуда 60 – 80-х годов.

Уходить до свадьбы на текстильные фабрики вошло в обычай у молодых крестьянок еще с XIX века. Тут и крылся секрет дешевизны японских тканей, наводнивших Азию в предвоенные годы. Автоматизация производства, переход на конвейер позволили японским предпринимателям расширить сферу применения этого «секретного оружия».

Со свадьбой связаны самые большие расходы в жизни японки. Чтобы подготовить все то, из чего по вековым традициям состоит приданое, невеста должна скопить примерно в тридцать раз больше денег, чем она может заработать за месяц. Чтобы раздобыть такую сумму, молодые крестьянки и отправляются на заводы. Труд у конвейера для них – заведомо преходящая полоса в жизни.

Обычай работать в городе лишь до замужества в сочетании с японской системой платить при найме самую низкую ставку, сделал девичьи руки наиболее прибыльными для нанимателей. К тому же сезонницу легко уговорить оставлять в кассе предприятия немалую часть этих денег. Сельскую девушку привлекают расчетом: если она согласится жить в заводском общежитии и питаться в заводской столовой, через 5–7 лет у нее как раз сложится нужная сумма.

По существу, казарменное положение, котловое довольствие. И все это задумано не только для того, чтобы девушкам было легче скопить свое приданое, но и для того, чтобы было проще держать их в повиновении. В условиях, схожих с жесткой воинской дисциплиной, вряд ли кому придет в голову выдвигать нанимателю какие-то требования, тем более бастовать.

Приезжающие в Японию иностранные туристы спешат получить оплаченную порцию «восточной экзотики», непременным элементом которой служит женщина в кимоно. В Токио и Осаке на вечерние застолья туристов приглашают гейш. В Нагасаки их водят к «домику Чио-Чио-сан». В Киото им показывают храм Хонгандзи – самое большое деревянное сооружение в Стране восходящего солнца.

Его темные от времени столбы уходят вверх и теряются в величественном полумраке.

– Взгляните на эти опоры и стропила, – говорит гид. – Если случится пожар, в Японии нынче уже не найти таких вековых стволов. Да и прежде собрать их было нелегко. А когда свезли, строителям оказалось не под силу поднять такую тяжесть.

Как же удалось сделать это? Благодаря женщинам. 40 тысяч японок остригли свои косы и сплели из них канат невиданной дотоле прочности. С его помощью 80 опорных столбов были установлены. Балки подняты и закреплены. Вот он – этот канат. Ясно, что для него потребовались длинные волосы. Женщины укладывали их тогда в высокие прически, какие теперь носят только гейши…

Изумляясь тому, что косы 40 тысяч японок когда-то помогли построить самый большой в Киото храм, турист вряд ли подумает о миллионах женских рук, составляющих нынче почти половину рабочей силы Японии.

– Купите эти шелка на память о красавицах древнего Киото! – говорят иностранцам, насмотревшимся на кимоно гейш.

А ведь кроме чайных домов, кроме памятников старины, куда возят иностранных туристов, не меньшей достопримечательностью Киото можно считать целый городской район – Нисидзин, где на сонных с виду улочках от зари до зари слышится стук старинных ткацких станков.

– Скажите, что труднее всего дается в вашем ремесле? – спросил я одну из киотских ткачих.

– Труднее всего, пожалуй, ткать туман – утреннюю дымку над водой… – подумав, ответила девушка.

Стало совестно, что я назвал ремеслом то, чему по праву следует именоваться искусством.

Казалось бы, что общего между тесными каморками кустарей и цехами современного завода, до которого от Нисидзина несколько веков и несколько минут ходьбы? Высокие пролеты, лампы дневного света, прохлада кондиционеров.