Затем — в Нью-Хейвен, старый город во времени своего упадка, частью которого был средневековый университет с башнями, поросшими настоящим плющом и укрытый зарослями дубов и вязов, в целом неуместный, но в то же время странным образом уютный. Насчёт самого Йеля Боб даже не задумывался: кто бы там стал слушать старикашку с ковбойским акцентом и в остроносых ботинках, который смотрелся как непричёсанный Клинт Иствуд? Это было единственной вещью, которая его когда-либо пугала.

Общественная библиотека была более приемлемым местом: тут хранились копии «Йель дейли ньюс», подававшей информацию без лишней помпы. Пролистав многие страницы записей давно забытых успехов элиты в славных полях Нью-Хейвена, Боб ощутил странное чувство инопланетности всего происходившего — настолько это всё было далёким от убогости его взросления посреди холмов графства Полк в Арканзасе. До чего же величественным местом был Йель сороковых, если почти половина местных лиц спустя какое-то время уже в камуфляже поредевших и поседевших волос добралась до всеобщего национального признания! Из двоих двоюродных братьев Лон Скотт был более выдающимся и играл за «Бульдогов» в защите или полузащите. Многие старые фотографии являли тот обычный тип американского красавца с угловатым, симметричным лицом, выраженным носом и челюстью, лёгкой улыбкой и теплом во взгляде. Была в нём какая-то доверительность, унаследованная так же, как и светлые волосы и римский нос, однажды поломанный в драматическом событии на футбольном поле. Суэггер вспомнил Лона в то время, когда он звался Джоном Томасом Олбрайтом — лежавшего в логове на склоне долины Торжища далеко в горах Уошито[131]в 1993 году, с головой, разнесённой вдребезги силой выстрела Ника Мемфиса с шестисот ярдов. Этим кончилось? Так и есть, к прискорбию. Три проноса[132]против Гарварда, возглавлял лигу по набранным очкам (большинство голов с поля, но и с ноги забивал), и это ничего не говоря о его успехах в стрельбе, где он четыре сезона подряд побеждал в чемпионатах «Лиги плюща» в позициях стоя и лёжа. Жалко, что война не продлилась дольше, что позволило бы Лону применить свои футбольные и стрелковые способности на службе в войсках — куда бы он ни попал.

А вот Хью не был таким ярким спустя свои пять лет. Ему, не будучи звездой мужских игр, не приходилось занимать последние страницы «Дейли»: всего-навсего запасной баскетбольной пятёрки «Бульдогов», и кроме единственного упоминания о лучшей игре — восемь очков против команды Брауна на старшем курсе — он фигурировал только в одной заметке: его поместили в издание «Йельского ревю», хоть Боб и не смог заставить себя поглядеть туда и ознакомиться со студенческой поэзией Хью. Но Хью был куда как умнее: закончил он с отличием, чего Лон сделать не смог.

Вернувшись в Вашингтон, Боб получил полную подборку «Американского стрелка» пятидесятых-шестидесятых годов, издаваемого Национальной стрелковой ассоциацией, купленную по интернету и доставленную ему в номер отеля. Посвятив делу несколько ночей, он продрался сквозь все тома, отслеживая ранние блистательные победы Лона в стрелковых соревнованиях национального уровня и даже найдя фотографию Лона, стоящего с призом на том же самом месте, куда спустя около двадцати пяти лет с тем же призом встал Боб. Но у Боба не было отца, который мог бы встать позади него, в то время как отец Лона лучился гордостью из-за спины такого превосходного, состоявшегося сына, которого через несколько лет он обездвижит ниже пояса.

Вскоре после этого в Библиотеке Конгресса Боб прочесал оружейные журналы того же периода пятидесятых-шестидесятых в поисках работ Лона в качестве автора, заядлого переснаряжателя,[133]экспериментатора или интеллектуала нарезного оружия — если таковые работы были, при этом узнав, что Лона почитали так же, как Джека О`Коннора,[134]Элмера Кейта и других персонажей Золотого века, но не найдя ни малейшего упоминания на парализовавший его несчастный случай или предполагаемую «смерть» в 1965 году. Однако, после перерыва в несколько лет стала появляться строка с указанием автора Джона Томаса Олбрайта, не исчезавшая в течение следующих двадцати пяти лет.

Оставалась только одна остановка: посетить Уоррен в Вирджинии, недалеко от Роанока, где «умер» Лон, но там Суэггер узнал лишь то, что он и без того знал: смерть была тонкой подделкой, все документы сфабрикованы и все газетные упоминания базировались на заметке, опубликованной похоронной конторой. Тело, естественно, было кремировано, а прах развеян.

Дальше идти было некуда. Никто его не преследовал, никто не вёл на него киберохоту и не пытался убить. Казалось, что когда он потерял запах Хью, тот также потерял его запах — пусть и не было до конца ясно, существовал ли вообще Хью Мичем.

«Мемуары организатора»

Автор: Хью Мичем

«В дешёвой прозе всегда можно полагаться на убийцу» — писал великий русский романист Набоков. Что ж, поглядим.

Я, безусловно, убийца, хоть стиль моей прозы и поистёрся от своего былого блеска — если тот блеск вообще присутствовал изначально, до сорока лет заполнения в большинстве своём никчёмных административных отчётов, создания нескольких исследовательских документов и завала докладов о событиях. Моя ежедневная доза водки вряд ли помогает изложению и уж тем более ему не помогает избирательность моей памяти. Говори, память![135]— приказываю я, а она отвечает грязной руганью. Вот в чём вопрос: взбодрится ли моё старческое, дряхлое воображение от нового перебора прошлого или хотя бы приведёт мои слова в читаемую форму либо эти записи утонут в бессвязных слюнях? Это станет настоящим позором: ведь у меня столько всего есть что рассказать!

Но хоть я и неважный писатель, я ещё и великий убийца. Мне не приходилось нажимать на спуск, но на своём бюрократическом пути в разведывательном агентстве я послал на смерть сотни и тысячи: я планировал и одобрял устранения, налёты и штурмы, обязательным побочным продуктом которых являются убийства. Я в течение года руководил «Фениксом»[136]во Вьетнаме, сделавшись лихой фигурой в панаме и шведским пистолетом-пулемётом, висящим подмышкой — хоть мне так и не пришлось стрелять из этой чёртовой штуки, до смерти надоедавшей своей тяжестью. «Феникс» уничтожил порядка пятнадцати тысяч людей, включая некоторых из тех, кто на самом деле был виновен. Я сводил воедино и непосредственно руководил всеми видами военизированных чёрных операций, включавших любой из грехов, известных людям, а потом возвращался и спал в тёплой постели в красивом доме в Джорджтауне или Таншонняте.[137]Вы, наверное, будете правы, презирая меня, но вы и половины всего не знаете.