Разумеется, нет. После завтрака я сразу же был отправлен к зданию суда, на другой конец города, где слушалось дело Фрэнсиса. Там проторчал почти до обеда, убедился в том, что нашего донца не посадят, потом вместе с ним заскочил к бабуле, получил записку и вот только где-то часам к четырём пополудни вернулся домой.

Читать газеты мне было попросту некогда. И хотя в полицейской колонке ничего интересного на этот раз не нашлось, Скотленд-Ярд не призывал к помощи частного консультанта, но я сразу выхватил, какая именно заметка могла вызвать столь жгучий интерес моего энергичного учителя, просто не умеющего сидеть на месте ровно. Он ещё как-то приводил в оправдание русскую поговорку про шило, но я не очень понял, зачем вообще засовывать себе под хвост такой острый предмет, если потом это мешает жить?

Так вот, короткая газетная заметка или даже зарисовка обладала броским названием «Вампир из Суссекса». Как вы, возможно, уже догадались, ни о вампире, ни о Суссексе там и речи не было, наиболее непорядочные журналисты часто так поступают, лишь бы привлечь внимание неискушённого читателя к жёлтой прессе. Обычная семейная драма, где муж-англичанин не доверял своей жене-перуанке, которая якобы сосала кровь из их общего ребёнка, а он отгонял её старым семейным распятием.

Всё разрешилось к общему взаимопониманию, вполне себе рождественская история, в меру сентиментальная, в меру слезливая, отстаивающая семейные ценности. Что же необычного обнаружил тут месье Ренар?

Наверное, если б я перечитал ещё раз, то нашёл бы зацепку, но в этот момент раздался стук электрического молотка. Поскольку дворецкого у нас уже не было, то мы с учителем едва не столкнулись лбами в прихожей.

– Я успел первым.

– Нет, я!

– Сэр, позвольте мне просто открыть дверь.

– Ага, я тебе позволю, и ты сбежишь!

Вот же Ньютон-шестикрылый, как он догадался? Мы продолжали толкаться в прихожей, пока сзади не раздался карающий голос:

– Кто там пришёл, Ренни?

– Никто, тётя Эбигейл! – тоскливо взмолился Лис. – Там… ошиблись адресом… да!

– Ах, ты совершенно не умеешь разговаривать с дамен унд херрен. Пропусти-ка! Сейчас я объясню этим невежам, по какому адресу им стоит пройти. Шнеллер, шнеллер!

Мы рассосались вдоль стен, а наша грозная, как весь германский флот, гостья собственноручно открыла дверь, где и… получила страстный поцелуй взасос от моей нежной бабули!

– Давно хтела посмотреть, как ту-ут живёт мой мальчик. Вот эта-а… Не этот рыжий, этот не… не мой. Вот этот мой. Чё, он вам не сказал? Ах ты ж… шалу-ниш-ка-а…

Каким чудом нас с учителем выкинуло на улицу, известно, наверное, только древним финикийским богам, а они уже много лет как существа молчаливые. На мостовой стоял кеб Фрэнсиса, по крайней мере, понятно, кому мы должны были быть благодарны. За что угодно, вплоть до грядущего убийства в нашем уютном доме…

– Один вопрос: почему ты так с нами? – едва ли не синхронно спросили мы.

Рыжий донец удивлённо пожал плечами, возможно, для него глубина проблемы не равнялась глубине тихого Дона.

– Та что не так-то, братцы?

– Всё!!! – Добрые пять или даже десять минут мы в два голоса, крича и перебивая друг друга, объясняли этому недалёкому русскому, что бывает, когда пьяная англичанка лезет целоваться к трезвой немке. Когда демократичный представитель низкого социального слоя навязывает своё тесное общение представителю феодальной аристократии. Когда снобка и дура вынуждены остаться нос к носу в не самой большой прихожей, а дом у нас один, и он нам дорог, нам там ещё жить, взрыв или пожар никак не в наших интересах, пойми же, дубина еловая…

– Та тю на тебя, Лисицын! – Беззаботный жеребец, забекренив папаху, ответил нам белозубой улыбкой. – У хлопчика от такая бабка-а! Золото-о! Стока песен знает, аж всю дорогу за меня голосила, а уж матершинница-а! Любо-дорого послушать образованию ради.

Меж тем изнутри раздались истошные крики, отборная немецкая ругань, грохот чего-то деревянного об пол, а потом тишина…

Мы замерли, попеременно бледнея и холодея. Дверь распахнулась так неожиданно, словно двери чистилища в Страшный суд. На тротуар вышла моя бабуля, поправляя сбившийся кокуль и потирая кулаки, а за ней в дорожном плаще с зонтиком наперевес шагнула леди Краузен фон Рильке со строго поджатыми губами.

– Кебмен!

– Куда прикажете? – Рыжий донец аж вытянулся в струнку.

– В порт! – конкретизировала тётушка Эбигейл, даже не глянув в нашу сторону.

Фрэнсис залихватски присвистнул, прикрыл дверцы и подмигнул нам:

Когда паровая машина, грохоча колёсами по мостовой, унеслась прочь, а звонкая песня ещё долго разносилась за Тауэрским мостом, мы наперегонки ломанулись в открытые двери. Дом, милый дом, как же мы по тебе скучали!

Нас встретила разгромленная прихожая, пустая бутылка из-под виски в углу, сломанная курительная трубка и безжалостно раздавленная каблуком дорогая пудреница. Не надо было быть сыщиком, чтобы предположить, что тут вообще произошло…

– Да, мальчик мой, первоначально это, несомненно, была драка. И держу пари, моя тётя наваляла бы твоей бабке! Однако…

– Моя бабуля выдохнула алкогольными парами в лицо вашей непьющей тётушке, полностью подчинив её своей воле?

– Браво! После чего они обе под ручку отправились прогуляться в порт, развеяться и отвести душу.

– Честно говоря, меня это немного пугает…

– А в меня вселяет надежду, – наконец-то улыбнулся месье Ренар. – Пойдём, у нас мало времени! Мы ещё должны успеть задержать этого негодяя.

Пресвятой электрод Аквинский, какого, зачем и где?! Почему-то чаще всего мой учитель был уверен, что я знаю всё то же, что и он, если видел то же самое своими глазами.

С одной стороны, это так, с другой – меня постоянно тыкают носом в осознание собственной тупости. Что совершенно неприемлемо для британца, ибо весь смысл существования нашей нации перед Богом и людьми в вечном бремени «белого человека», учителя, наставника, ведущего весь недоразвитый мир к единственно правильному пониманию реальности! Тогда почему же какой-то «близкий к природе» умнее меня?!

– Складывается странное ощущение, будто бы ты чем-то сильно недоволен. Или кем-то? – нахмурился лис и повернулся ко мне спиной. – В последнее время ты так часто обижаешься на меня, словно я тебе чем-то обязан. Но если причины столь серьёзны, то как свободный англичанин ты в любой момент вправе покинуть ненавистную тебе работу…