окружающие и горячо поцеловали друг друга.

— А теперь я вам спою один стишок, как сумею, как раз к этому случаю; недавно я весь в слезах сочинил его, — и он запел уверенно, с вдохновением:

Птички Божьи, домой собирайтесь,

Вам к отлету настала пора —

С перышек грязь очищайте,

Чтобы легче лететь в небеса.

Припев:

Нам домой, нам домой в небеса,

Ведь там наша родина с вами, друзья,

С перышек грязь очищайте,

Чтобы легче лететь в небеса.

Птички Божьи, домой собирайтесь,

Вам к отлету настала пора.

На тимпанах и гуслях играйте,

Чтоб прославилось имя Христа.

Птички Божьи, домой собирайтесь,

Вам к отлету настала пора,

Над равниной земной возвышайтесь,

Чтобы видеть ясней небеса.

Уже со слезами, все вместе с Женей заканчивали дорогим припевом, этот подарок неба — гимн, как они тут же объявили друг перед другом. С этих пор, расходясь с волнующим чувством от пасхального костра, они, если еще не ожили как должно, но несомненно, чувствовали себя родными.

Сразу же после праздника, Комаров с Владыкиным разъехались, на сей раз — в противоположные стороны, но на душе было одно: «Когда и как, Господь посетит нас пробуждением?»

* * *

Женя в письме семье, как только мог, подробно описал обстановку проведенного праздника и кратко познакомил их со своими братьями.

Лида — жена Комарова, с дочкой, жили вместе с Марией Никифоровной — его матерью, в городе Ташкенте. Шел уже седьмой год их разлуки. С христианским постоянством она писала мужу-страдальцу письма, полные нежной любви и ласки. Письма накапливались в порту Находка и приходили, начиная с июня месяца, пачками. Никто, из окружающих Женю, не пользовался таким вниманием со стороны жен, и все, просто с нескрываемой завистью, осматривали каждый, каллиграфически подписанный, конверт милому другу. Многолетняя разлука до крайности истощила обоих. Дочка росла, совершенно не зная отца, а широко оповещать, о таких отверженных людях было страшно, поэтому семьи, молча, терпеливо несли в своих сердцах всю тяжесть опороченной репутации своих мужей, отцов и сыновей.

Восстановление письменной связи с дорогим, любимым мужем заметно ободрило Лиду, окрылило надеждой, удвоило, утроило энергию. Каждая весточка от Жени была праздником в семье Комаровых. Даже полуграмотная, старенькая Мария Никифоровна — пока с письмом от сына не обойдет всех родных и знакомых — не ляжет спать.

В душе Лиды загорелось трепетное ожидание возвращения мужа домой, усилились молитвы друзей об этом. Некоторые же жены и матери, жили и ходили в постоянной скорби, убедившись в безвозвратной разлуке со своими любимыми, дорогими узниками. К числу их относились: Баратова Поля, семья Феофанова, Сапожникова и многие другие, чьи имена, с благоговением, хранятся в сердцах народа Божьего. Золотой нитью вотканы их имена в неветшающее знамя Евангельской Истины, как верных ее борцов, закрепивших достоверность Евангелия Христова, своей мученической смертью.

Отъезжая в тайгу, Комаров обратился через Николая Сергеевича к начальнику управления с убедительной просьбой: послать вызов и разрешение на приезд жены с дочерью. Имея к нему особое расположение, Николай Сергеевич сам, лично обошел все соответствующие инстанции и с многими положительными резолюциями отправил все документы в Магадан. Вскоре из центрального управления пришел ответ, что заявление с ходатайством отправлено в Москву, о чем, с самой ближайшей фельдсвязью, уведомили и самого Комарова в тайге.

Получив такую радостную весточку, Женя лишился покоя и краткими молитвенными воплями взывал к Богу, чтобы Он послал ему какой-нибудь толчок, через который было бы положено начало к пробуждению, хотя пасхальный костер, уже по истине, был началом его. Бог услышал его вопль, и просимый толчок не замедлил прийти.

В одном из маршрутов, чтобы сократить время, Комаров с одним рабочим решили пройти в нужное место по прижимам (обрыв над рекой). Тропа, по которой они решили идти, изгибаясь, пролегала на высоте 10–11 метров над горной обмелевшей речкой, течение которой подмыло нависшую скалу. Смельчаки с рюкзаками на плечах прошли до половины, а дальше продвижение стало уже настолько затруднительным, что им пришлось двигаться на коленях, цепляясь за уступы скал.

Они собрались уже было праздновать победу, но тропа резко скрылась за уступом, и, к их ужасу, они оказались перед маленьким обрывом — тропа была размыта водой. В трех-пяти метрах, она опять, сразу же расширялась до вполне проходимых размеров и, сбегая вниз, пряталась в зеленом цветастом приволье.

Отчаяние расслабило все тело Жени, когда он оказался в безвыходном положении. Ни подняться на ноги, ни повернуть назад — было невозможно. Товарищ, увидев Комарова в отчаянном положении, растерялся и с большим риском, развернувшись, как можно скорее, возвратился назад. У Жени оставался один выход: дотянуться руками до скального уступа на другой стороне промоины и, подтянув себя, спастись. Ухватиться за выступ ему удалось, но руки ослабели, и он, ударяясь о выступы скал, рухнул по обрыву вниз…

Очнулся он на той заманчивой лужайке, которую видел впереди, но не мог от боли пошевелить ни одним членом тела. К счастью, его товарищи, которые не отважились идти за ними, а пошли в обход, успели на той стороне речки поравняться с ним и остановились в ужасе, при виде его отчаянного положения. При падении у него осталось все цело, но он сильно ушибся и долго был без сознания. Упал он на песчаную отмель противоположной стороны речки, где вода покрывала дно не более, как на 10–15 сантиметров.

Пока он пришел в себя, товарищи успели соорудить конные носилки и, не теряя ни одной минуты, двое из них повезли его через горные перевалы к автотрассе. Самая острая боль в теле и в костях появилась, когда он уже лежал на больничной койке.

* * *

Владыкин на лето расположился с отрядом в пойме знаменитой реки Армань, которая отличалась от многих других густой роскошной растительностью, изобилием рыбы и всякой живности: медведей, зайцев, глухарей, куропаток и рябчиков.

До паводка Павел с упоением принимался за работу, не сходя с лыж с утра до ночи. Этим он отчасти хотел обработать объекты, которые будут недоступны летом, а больше всего утолить тоску по родине и утерянной первой радости. Пасхальный костер всколыхнул его душу до самой глубины. Все дни, не умолкая, звучали в его душе слова Жениной песни:

Нам домой, нам домой, в небеса,

Ведь там наша родина