— Ну, раз хоккей, тогда помчались дальше. У нас ещё масса дел, а уже почти ничего не видно. Руки в ноги, майор, спускаться легче, чем карабкаться вверх.

С видимым отвращением он заставил себя подняться, и мы поскакали, как два горных… гм… барана. Да, именно так — два барана. Они же — два осла. Какой нормальный человек во всё это ввяжется?

Одну машину мы оставили в небольшой рощице, возле того места, где дорога к поместью делала последний поворот перед почти километровым прямым участком. С большим запасом обогнув парк, минут через двадцать мы на втором бензовозе добрались до озера. К этому времени темнота окончательно запеленала окрестности. Теперь увидеть из дома нас не могли, но расслабляться всё равно не стоило. Прежде чем подъехать к берегу, я ещё минут сорок посвятил пешему изучению ландшафта. Охраны, конечно, здесь быть не должно, а вот парочка любителей купания при луне вполне могла забрести. Но, к счастью для них, не забрела, в этом я убедился, обшарив весь берег с нашей стороны озера. Вернувшись, я отдал сидевшему в машине Дмитриеву прибор ночного видения, и мы пустились в путь. Я, как первопроходец, шествовал перед машиной, а он ехал за мной. Таким вот караваном дружбы мы и добрались до озера. Каменные блоки, ограждавшие заборную трубу, по которой вода поступала в бассейн перед домом, по-прежнему невозмутимо торчали из воды. Пока всё шло хорошо. Во мне начинала расти уверенность в том, что всё у нас получится. Или не получится. Тьфу-тьфу, чтобы не сглазить.

Вдвоём с Дмитриевым мы кое-как растянули вокруг трубы сеть. Грузики ушли на дно, а верхнюю часть мы за два конца закрепили на берегу, по обе стороны трубы. Всплывшие пластиковые поплавки образовали полукруг, более или менее ограждающий участок вокруг отверстия, через которое в трубу попадала вода. Я засунул туда руку. Напор оказался достаточно сильным и, что самое важное, постоянным. Больше всего я боялся, что они меняют воду в бассейне не непрерывно, а эпизодически, перекрывая систему в остальное время. Но — до этого местные умники не додумались.

— Тащите шланг, — скомандовал я, вытирая об себя руки. Махровых полотенец по деревьям развесить никто не удосужился. Совместными усилиями мы запихнули сливной шланг бензовоза в отверстие трубы, после чего я на всякий случай закрепил его капроновым шнуром. Закончив, наконец, все эти водные процедуры, мы с облегчением выпрямились. И посмотрели друг на друга.

— Ну, что? — спросил Дмитриев. — Открываем?

Я взглянул на часы. Одиннадцать вечера. Да, самое время для гадких проделок. Утвердительно кивнул коллеге:

— Открываем. И да простят нас борцы за экологию…

Молча выдав усмешку в стиле «ну-ну», Дмитриев отправился к машине. Через минуту не так чтобы бурный, но обильный и мерный бензиновый поток устремился по трубам в сторону поместья. Так сказать, от нашего дома — к вашему. С наилучшими пожеланиями. До неприятельского бассейна, по моим выкладкам, получалось никак не менее четырёх километров. Так что времени у нас в запасе было навалом. Оставалось окончательно загадить местную флору парочкой лёгких мин, совмещённых с сигнальными ракетами, пристроить к ним кучу растяжек, прикосновение к каждой из которых вызывало взрыв, — и всё. Можно было отправляться на боевые позиции. Где нас ожидал холодный ужин и горячий кофе из термоса. «Непьющему» Дмитриеву я специально захватил чай.

* * *

Мы валялись на тёплых подстилках, расстеленных на вершине холма, молчали каждый о своём и любовались мерцающей роскошью небес. Тёплая итальянская ночь сияла великим множеством ярких звёзд, складывающихся в причудливые силуэты созвездий. Словно россыпь бриллиантов, усеивали они чёрный, глубокий бархат неба. В такие минуты мне отчего-то безумно хотелось летать. Когда-то, в детстве, старый Коцукэ-сан рассказывал мне о великом воине и самурае Ямамото Сакино, который, как говорилось в преданиях, умел передвигаться по воздуху. В те времена я мечтал вырасти и стать столь же великим, как легендарный герой. И тоже научиться парить над землёй, коршуном набрасываясь на своих врагов, и, победив их в жестоком бою, вновь взмывать в облака. Вроде бы уже давно это было, успел вырасти, многое узнать и о многом забыть, но всё равно, каждый раз, когда я вглядывался в великий небесный океан, меня безудержно тянуло в эти холодные и блистательные глубины. К чему бы это? Мечта, блажь, бред воспалённого сознания? Не знаю… Может быть, где-то в глубине души ещё осталось что-то от меня — того, прежнего?

— О чём вы думаете, Дюпре? — спросил Дмитриев, и… я вернулся на землю.

— О разном. Не сошёл ли я с ума, например, — сказал я совершенно искренне.

— Ха, — усмехнулся он. — Это даже не вопрос. Конечно, сошли. И, похоже, давно.

— Да, — согласился я. — Наверное, вы правы.

— Я всё хотел у вас спросить, — преодолевая нерешительность, продолжил майор. — Зачем вы всё это делаете? Вы же богатый человек, а занимаетесь какой-то ерундой. В войну играете?

— Знаете, Виталий Борисович… Я и сам очень часто об этом думаю. И не могу найти одного, простого ответа. Богатый, говорите… У вас когда-нибудь было много денег? Настолько много, чтобы вы могли о них не думать?

— Конечно, нет. У меня и просто-то денег никогда не бывало, — ответил Дмитриев.

— А у меня их всегда было много. С детства. Вокруг меня было столько денег, что думать о них, как о чём-то очень важном, мне и в голову не приходило. Я родился сытым, и я не жадный человек. В сущности, мне не так много нужно. Поэтому и нет во мне этого, общего для всех, стремления выдрать чужой кусок и перегрызть за него глотку. Власти я тоже не хочу, слишком хорошо знаю, что это такое. Хотел бы жить спокойно и счастливо, вдали от всех, но скучно. Меня воспитывали как воина, а не как отшельника. А на чьей стороне воевать… Это субъективно, коллега. Беда в том, что все вокруг разные. Вы, например, вчера утром работали на Родину, вечером на мафию, а сегодня на меня. Меняется жизнь, меняетесь вы. Так же и остальные люди. А я почему-то упрямо верю, что у меня свой, особенный цвет. И хочу его сохранить, не прельстившись ни деньгами, ни властью. Стрекалов пока со мной одного цвета, и я иду с ним. Изменится он — мы станем врагами. И я не удивлюсь этому. Такова жизнь. Многие думают, что распоряжаются ею, но — это иллюзия. Понимаете?

— Не очень, — тихо сказал он, задумчиво глядя на меня.

Боги, и зачем я всё это ему говорю? Ведь и сам-то ничего в своей жизни не понимаю. Чего не хочу — знаю точно, а вот чего же я все-таки хочу… Не знаю. Пытаюсь понять — и не могу. Как, почему, зачем живу — не знаю. Может быть, просто — зря?

Усилием воли заставляя себя закрыть эту часть души, так не вовремя распахнувшуюся перед чужим мне человеком, я поднялся на ноги. Три часа ночи. Пора. Время бросать камни.

— Ну что ж, майор. О высоком мы попробовали поговорить. Теперь вернёмся к нашим баранам. Вы фокусы любите? Тогда смотрите внимательно…

Тщательно пристроившись к стоявшей на сошках винтовке, я прицелился, ориентируясь по освещённым окнам первого этажа, помянул всех известных мне богов и — выстрелил. Через мгновение ярчайшая вспышка осветила весь фасад трёхэтажного дома. За четыре часа бензин перетёк по трубе в бассейн и растянулся по всей его поверхности тонкой плёнкой. Тот ещё запашок, должно быть. Расчет был прост, как тапок: охране, обязательно почуявшей эту каку, понадобится время на выяснение и пресечение. А как раз этого времени я им и не оставил.