— О-о, — просветлел Напролоум. — Вы правда так считаете?

Матушка кивнула.

Напролоум похлопал себя по различным участкам мантии и наконец обнаружил просмоленный кисет и пачку папиросной бумаги. Вытряхнув трясущимися руками несколько крошек уже бывшего в употреблении табака в тощую самокрутку, он провел по ней языком, который едва-едва смочил бумагу. Но тут где-то на задворках сознания Напролоума всплыли смутные воспоминания о приличиях.

— Гм, — сказал он. — Вы не возражаете, если я закурю?

Матушка пожала плечами. Напролоум чиркнул спичкой о стенку и, прилагая отчаянные усилия, попытался совместить огонек и конец самокрутки в одной и той же точке пространства. Матушка мягко взяла спичку из его дрожащей руки и помогла Напролоуму прикурить.

Волшебник втянул в себя дым, ритуально откашлялся и прислонился к стене; тлеющий кончик его сигареты был единственным источником света в сумрачном коридоре.

— Они ушли в Странствие, — заговорила наконец матушка.

— Знаю, — откликнулся Напролоум.

— Ваши волшебники не смогут вернуть их обратно.

— Это я тоже знаю.

— Однако они могут вернуть нечто.

— Я бы предпочел, чтобы вы об этом не упоминали.

Наступила тишина — оба думали о том, что именно может вернуться, вселившись в живое тело. Причем по поведению Оно не будет отличаться от его первоначального обладателя…

— Возможно, это моя вина… — начали они одновременно и изумленно остановились.

— Вы первая, мадам, — уступил Напролоум.

— Эти ваши цигарки — они успокаивают нервы? — спросила матушка.

Напролоум открыл было рот, чтобы очень вежливо указать ей, что табак — это привычка, право на которую принадлежит исключительно волшебникам, но передумал и протянул матушке кисет.

Она рассказала ему о рождении Эск, о приходе старого волшебника, о посохе и успехах Эск на магическом поприще. К тому времени как ее повествование подошло к концу, ей удалось скрутить тугой, тонкий цилиндрик, который горел крошечным голубым огоньком и заставлял ее глаза слезиться.

— Не знаю, насколько это поможет расстроенным нервам… — задыхаясь просипела она.

Но Напролоум ее не слышал.

— Просто потрясающе, — отметил он. — Так, говорите, ребенок ничуть не пострадал?

— По крайней мере, я ничего не заметила, — ответила матушка. — Посох был.., в общем, на ее стороне.

— А где этот посох сейчас?

— Она сказала, что бросила его в реку.

Старый волшебник и пожилая ведьма посмотрели друг на друга. Вспышка молнии за окном озарила их лица.

Напролоум покачал головой.

— Река разливается, — констатировал он. — У нас один шанс на миллион.

Матушка мрачно улыбнулась — от такой улыбки волки разбегаются во все стороны — и решительно схватила свою метлу.

— Один шанс на миллион, — заверила она, — выпадает девять раз из десяти.

* * *

Бывают грозы откровенно театральные, все сплошь зарницы и металлические раскаты грома. Бывают грозы тропические и знойные, испытывающие склонность к горячему ветру и шаровым молниям. Но эта гроза пришла с равнин Круглого моря, и основная цель ее жизни заключалась в том, чтобы пролить на землю как можно больше дождя. Это была одна из тех гроз, которые заставляют предположить, что небо приняло сильнодействующее мочегонное. Молнии и гром держались на заднем плане, обеспечивая подобие хора, а дождь был звездой представления. Он перемещался по земле, отбивая чечетку.

Территория Университета спускалась к самой реке. Днем она представляла собой парк с четко распланированной системой изгородей и гравиевых дорожек, однако в эту глухую, сырую и ненастную ночь изгороди изменили свое положение, а дорожки просто куда-то попрятались, чтобы остаться сухими.

Слабый волшебный свет был почти не виден среди мокрых листьев.

— А вы не можете запустить один из этих огненных шаров, которыми часто пользуются волшебники?

— Помилосердствуйте, мадам.

— Вы уверены, что она выбрала именно эту тропку?

— Где-то здесь было подобие причала, если я совсем не заблудился.

За этими словами последовал звук, какой издает массивное тело, натыкаясь на мокрый куст. Потом раздался громкий всплеск.

— Во всяком случае, я нашел реку. Матушка Ветровоск вгляделась в насквозь промокшую темноту. Она слышала рев и смутно различала белые барашки поднимающейся воды. А еще она обоняла отчетливый запах Анка, который заставлял предложить, что несколько армий использовали эту реку сначала в качестве писсуара, а затем — под могильник.

Напролоум, удрученно шлепая по воде, приблизился к матушке.

— Глухо, — сказал он. — Только не подумайте, мадам, что я хочу вас обидеть, но такое половодье должно было унести его в море. А я умру от холода.

— Больше, чем сейчас, вы уже не вымокнете. И вообще, вы неправильно ходите под дождем.

— Простите?

— Вы съеживаетесь, вы боретесь, так нельзя. Вы должны.., ну, в общем, скользить между каплями.

И действительно, матушка выглядела лишь слегка намокшей.

— Буду иметь в виду. Идемте, мадам. Я голосую за ревущий в очаге огонь и стаканчик чего-нибудь горячительного и не одобряемого блюстителями нравственности.

Матушка вздохнула.

— Ну не знаю. Я, признаться, ожидала увидеть, что он торчит из ила.., или нечто вроде того. А не одну воду вокруг.

Напролоум мягко похлопал ее по плечу.

— Возможно, мы еще сможем что-нибудь сделать… — начал он, но ему помешали вспышка молнии и очередной раскат грома.

— Я сказал, может быть, мы еще… — предпринял он новую попытку.

— Что это там такое? — перебила матушка.

— Где? — озадаченно спросил Напролоум.

— Дайте мне свет.

Волшебник с хлюпающим вздохом протянул руку. Сгусток золотистого огня пронесся над пенящейся водой и, шипя, исчез в небытии.

— Вон! — торжествующе указала матушка.

— Это всего лишь лодка, — пояснил Напролоум. — Мальчишки используют их летом…

Он поспешно захлюпал за полной решимости фигурой матушки.

— Надеюсь, вы не намереваетесь спускать ее на воду в такую ночь. Это полное безумие!

Матушка шла, поскальзываясь на мокрых досках причала, который уже больше чем наполовину скрылся под водой.

— Вы ничего не понимаете в лодках! — протестовал Напролоум.

— Значит, придется разобраться, да побыстрее, — спокойно отозвалась матушка.

— Но я не залезал в лодку с тех пор, как был ребенком!