Я попросил «Медицинскую газету», в которой было опубликовано это обращение, и, прочитав, не почувствовал даже отвращения, меня охватило чувство стыда и жалости к министру здравоохранения РСФСР В. Калинину, тоже моему выдвиженцу, которого я защищал и в ЦК КПСС, и в Верховном Совете из-за писем о его поведении в Самаре, откуда мы его пригласили. Я даже представить себе не мог, что кто-то будет обливать грязью другого человека, так много сделавшего для него. Однако последняя фраза обращения меня рассмешила: «Предлагаю обсудить с медицинской общественностью данное заявление, выразить свое отношение к происшедшему и дать профессиональную оценку действиям так называемых академиков». Ну как может такое ничтожество, подумал я, судить об академиках? Наверное, члены пяти иностранных академий, которые избирали меня почетным членом, лучше, чем Калинин, разбираются, достоин я быть академиком или нет.

Потом, когда изменились и сама ситуация, и отношение к истории 1991–1992 годов, когда медицинская общественность восприняла обращение Калинина как пасквиль, его создатели стали открещиваться от авторства, приписывая его мелким чиновникам из министерства вроде заведующей отделом Макаровой. Но, зная существовавшую в те времена систему, можно лишь с улыбкой воспринимать такую версию. Подобные письма без подачи или согласования с вышестоящим начальством не пишутся.

Нельзя забывать, что это обращение было написано в послепутчевые августовские дни — дни «охоты на ведьм», дни, когда один за одним кончали жизнь самоубийством партийные и военные деятели. (Перед моими глазами стояла подобная нелепая смерть моего близкого знакомого, честнейшего человека, главного врача известной всем «Барвихи».) Кто-то попытался и меня то ли напугать, то ли предупредить. Дело в том, что в издательстве «Новости» готовилась к выходу моя книга «Здоровье и власть», и никто не знал, о чем в ней идет речь. Я благодарен Калинину за одно — его обращение сыграло роль «лакмусовой бумажки» в оценке настоящих друзей, товарищей и попутчиков. Оно сыграло и роль бумеранга, ибо слишком хорошо я был известен широкой медицинской общественности, и она выступила в мою защиту. Письма, авторы которых выражали возмущение поведением Калинина, появились даже на страницах «Медицинской газеты». И в то же время, когда мои ученики обратились к нескольким ведущим ученым, хирургам с просьбой о поддержке, некоторые, в том числе и те, кого в прошлом я спасал от больших неприятностей, вплоть до освобождения с высоких должностей, под разными предлогами, выражая солидарность, ушли от открытого осуждения заявления Калинина. Я их не осуждаю независимо оттого, что это было: проявление страха или осторожности. Жизнь есть жизнь.

Я помню, как однажды, когда А. Лукьянов находился в тюрьме, ко мне пришла его жена. Она попросила подписать письмо с просьбой об освобождении Анатолия Ивановича в обмен на подписку о невыезде. Откровенно говоря, у меня промелькнула мысль уйти в сторону, как это сделали, по ее словам, некоторые боявшиеся обвинений в сочувствии к членам ГКЧП. Но я вспомнил августовскую ситуацию, вспомнил, что я врач, который прежде всего должен исходить из принципов гуманизма. Я понимал, что власть предержащим это может не понравиться, что меня могут обвинить черт знает в чем. Но моя совесть была чиста, когда я подписывал это обращение. Я был счастлив, что мог сохранить свою честность и принципиальность. А сделать это бывает иногда ох как нелегко!..

* * *

При возвращении из Фороса М. Горбачев пытался казаться героем, который не пошел на поводу у изменников, но для меня было ясно, что в борьбе за власть побеждает Б. Ельцин. Путч развязал ему руки. А что было бы, не будь путча? Никто из политологов или иностранных обозревателей не сомневается, что у Б. Ельцина и до этого события был сценарий прихода к власти — просто борьба затянулась бы. Д. Кьеза ссылается на заявления Попова и Бурбулиса: «. осенью наступил бы наш черед. Мы сами дали бы бой». После путча настали новые времена — совсем по Н. А. Некрасову: «Бывали хуже времена, но не было подлее».

Предавали идеи, товарищей, друзей. Каждый жил своей жизнью, стремясь лишь получше устроиться в новых условиях и в новой системе. Взамен всех идеалов и устремлений над обществом засиял один манящий символ новой жизни — доллар, рубль, ради которых утверждена новая мораль.

Не хочется вспоминать тяжелые годы начала 90-х, либерализацию цен, ваучеризацию, криминальную приватизацию и другие решения Б. Ельцина и его окружения, которые привели к развалу экономики, обнищанию большинства населения России, упадку науки, образования и близкого мне здравоохранения. Так устроена наша жизнь, что каждый видит, ощущает ее сквозь призму собственных восприятий. Для меня это годы, когда 130 перспективных ученых руководимого мною центра покинули Россию для работы в университетах и клиниках США, Германии, Франции. Это годы, когда не хватало средств на лекарства, питание больных, проведение операций, годы, когда зарплата ученого, не говоря уж медицинской сестры, была ниже прожиточного уровня.

Я понимаю под деградацией не только потерю моральных устоев, учитывая охватившую страну волну наркомании, алкоголизма, преступности, проституции, но и обычное вымирание населения, о чем ни пресса, ни руководители страны того периода предпочитали не говорить.

Еще в первые годы перестройки мы создали в Кардиологическом центре лабораторию, которая отслеживала динамику демографических показателей. В 1991–1995 годах мало кого интересовали эти показатели, но сводки регулярно ложились ко мне на стол. Когда я с ними знакомился, мне становилось страшно за будущее моего народа.

Приведу официальные цифры убыли населения России с года объявления Б. Ельциным реформ. Так, в 1992 году естественная убыль (разница в числе родившихся и умерших) составила 219,8 тыс. человек, в 1993-750,3 тыс., в 1994-893,2 тыс., в 1995-840,0 тыс., в 1996-777,6 тыс.

Таким образом, без войн, без чрезвычайных событий страна по сравнению с 1991 годом недосчиталась 3 миллионов 480 тыс. человек.

В 1993 году законодательная и исполнительная власть проводили так называемые «круглые столы» ученых, общественных деятелей, депутатов совместно с представителями правящих кругов. Время было сложное, тяжелое, страна бурлила, и проведением этих заседаний пытались показать, что идет поиск выхода из создавшегося положения. Не знаю, кто решил пригласить меня на эти заседания, но на первом же из них при обсуждении последствий реформ я привел цифры потерь населения нашей страны. Лучшей характеристикой тех, кто создавал и проводил реформы, был комментарий этих данных тогдашним министром финансов: «Естественно, — сказал он, — будут определенные издержки при проведении реформ». Меня, как и многих, сразили эти слова: человеческая жизнь была всего лишь «издержкой» тех решений, которые принимали Ельцин и его окружение. Да и чего было ожидать от той экономической политики, которую сами авторы назвали «шоковой». А мы, врачи, очень хорошо знаем, что такое шок — от него погибает большинство больных с этим осложнением.

Почему-то часто употребляют выражение «реформы Гайдара», но забывают, что их благословил и официально предложил Ельцин. Не надо сваливать все на Е. Гайдара, который с позиций своих узко теоретических знаний просто не мог создать такой план трансформации экономики, который привел бы такую страну, как Россия, к процветанию за один-два года. Все забыли уже заявления Б. Ельцина в ноябре 1991 года о «кисельных берегах», которые ждут русский народ в связи с предлагаемыми реформами: «Хуже будет всем примерно полгода, затем — снижение цен, наполнение потребительского рынка товарами, а к осени 1992 года — стабилизация экономики, постепенное улучшение жизни людей». Интересно, вспоминают ли сейчас эти слова Б. Ельцина авторы реформ? Как прав был Б. Шоу: «Вообще говоря, не власть портит людей, зато дураки, когда они у власти, портят власть».