Рамос и Донт двинулись к жерлу туннеля; Полетт скользнула за наши с Тиком спины, занимая позицию в арьергарде.

— Вы же не запаникуете, правда? — пробормотала она Тику с неуклюжим полицейским сочувствием. — Я знаю, что улумы не любят узких ограниченных…

— Со мной все будет великолепно, — прервал ее Тик. — Я буду сама невозмутимость. Вперед.

Но по его ушным векам пробежал легчайший трепет.

Центр туннеля представлял собой голый мокрый камень, дочиста вымытый талой водой. Ближе к краям становилось грязнее: там образовался губчатый компост, сложившийся из помета животных да сползшей снаружи слякоти. Веками тундровые лисы, тростниковые жуки и смолистые жаворонки бродили здесь, устраивая гнезда и норы, выводя деток. До черта этого же зверья здесь и поумирало, оставив после себя хрусткий мусор костей и панцирей.

В тонком слое почвы пустили корни растения, некоторые из них даже выросли — тундровым разновидностям не нужно много света или глубины для корней. Но чем дальше мы уходили от входного отверстия, тем меньше становилось признаков флоры и фауны. Даже ковровый мох не вырастет в абсолютной темноте, да и тундровых лис все же проберет нервная дрожь, если они загуляются по черной тишине.

Я могла их понять, воссылая хвалу небесам за фонарик-жезл Тика. Правда, когда я глянула в его сторону, то увидела, что костяшки его пальцев стали серо-голубыми от той мертвой хватки, которой он сжимал фонарь. В свое время папа развлекался, придумывая названия этому серо-голубому оттенку: беспокойный индиго, чокнутая пастель, неуравновешенный ультрамарин… Когда улум достигает болезненного уровня стресса, цветоадаптивные железы срывает с катушек другими гормонами, и разные участки кожи окрашиваются в этот самый оттенок. И все же Тик заставлял себя идти вперед, а вход в туннель уже скрылся из вида, и вокруг нас не осталось ничего, кроме холодных каменных стен.

Пройдя часть пути вниз, мы подошли к развилке: боковой туннель устремлялся вправо, в то время как основная шахта продолжала идти прямо. Рамос направила «тугодум» в боковой туннель и прищурилась на его экран.

— Там нет ничего очевидного, — тихо сказала она. — Правда, «тугодум» видит не дальше нас в этой кромешной тьме. — Она повернулась и направила прибор внутрь основной шахты. — Похоже на скелет животного. На Дэмоте водятся медведи?

Донт склонился, чтобы самому посмотреть на экран.

— Я думаю, что это шаншан.

То был ближайший эквивалент медведя на Великом Святом Каспии: его покрывает черный пушок вместо шерсти, при этом он щеголяет оранжевыми крестцовыми спинными отверстиями, привлекая самок, но шаншаны при этом все же остаются четвероногими всеядными зверюгами с когтями и дурным характером.

— Вы уверены, что он мертв? — прошептал Донт.

— Шаншаны впадают в спячку. Если один такой решил заползти сюда на зиму…

— Нет тепла тела, — ответила Рамос. Она набрала комбинацию цифр на панели «тугодума». — И почти никакой биоэлектрической активности — только слабое свечение от микробов разложения, пожирающих плоть. Может, этот и спустился сюда для спячки, но не пережил морозов. Он был либо старый, либо больной, я полагаю. — Она вынула станнер. — Лучше нам его проверить.

Рамос и Донт двинулись туда, Тик и я последовали за ними на безопасном расстоянии, а Полетт осталась позади, охраняя разветвление туннелей на основной и боковой рукава. Оба ушных века Тика были открыты; может, он прислушивался к сердцебиению шаншана, хотя черта с два — все перекрывали тяжелые удары моего сердца.

Пот ручейками струился по моему телу. Кто-то в туннеле точно жил и действовал, я чуяла это — может, и не шаншан, но…

Шаншан никак не отреагировал на наше появление. Фестина осторожно подтолкнула тушу ногой.

Ноль реакции.

Из этого положения мы могли видеть только спину животного. Я не увидела следов разложения, но шаншан сдох зимой, а мороз замедлил бы распад не хуже электрической морозилки.

Рамос пнула зверюгу еще несколько раз. По-прежнему никакой реакции. Все так же целясь станнером в голову шаншану, она обошла тушу, подсунула под него стопу, как рычаг, и пнула тело кверху. Туша вяло перекатилась явно безжизненной грудой.

— Он точно мертв, — пробормотал Донт.

От морды до брюха плоть животного была объедена…

Кем?

Не насекомыми или микроорганизмами. Я была близка к тому, чтобы учуять резкий укус в воздухе, струящемся вверх от ран шаншана. Вонь была до безобразия знакомой: жестокая, уксусно-кислотная, возвращающая к воспоминанию о насосной станции № 3.

Шаншан рыскал тут… и его пристрелили.

— Бегите! — завопила я.

Но, конечно, было слишком поздно.

Они вышли их бокового туннеля: один андроид за другим, старые, молодые, женщины, мужчины, слишком много, чтобы их сосчитать. Гелевых ружей в избытке. Тик унес фонарь-жезл с собой к шаншану, поэтому у Полетт осталось недостаточно света, чтобы разглядеть их приближение. В последнюю секунду она, видно, услышала их шаги шелестящие, будто на цыпочках, крадущиеся, чтобы напасть из засады. Она прокричала что-то — предупреждение, боевой клич — в тот же миг, когда я завопила: «Бегите!» Потом она выпустила весь магазин противоандроидных ракет в наступающую свору.

— Гром. Взрывы ракет осветили весь туннель, языки пламени вырвались из выхлопных отверстий гранатомета.

Четыре снаряда. Больше четырех андроидов.

Бум, звук удара. Треск, вспышка молнии, закоротившей схемы роботов. Затем кхе-кхе-кхе-кхе-кхе — шквал гелевых ружей разрядившихся в ближайшую цель.

Полетт отшатнулась от удара — кислотные снаряды врезались в ее нательный панцирь, заливая кислотой грудь, руки, шлем. Ее панцирь задымился, каждая капелька кислоты жаждала прожечь себе дыру в пластике и до волдырей сжечь женщину, спрятанную в нем.

— Уходи! — прокричал ей Донт, но в долю секунды, что была у Полетт, пока волна роботов не накрыла ее, она рванулась к нам, а не к входу в шахту.

Итак. Мы впятером были отрезаны, а между нами и входом стояла армия вооруженных до зубов андроидов.

Веселуха.

Донт выпустил четыре своих ракеты в туннель. Грохот от их взрывов едва меня не оглушил. Он да плюс эхо, обрушившееся на меня от скалистых стен, замолотили, будто кулаками, по моим барабанным перепонкам. «Фэ лехеед», — подумала я в оцепенении. Я слышу гром. Тут ракеты достигли цели, и еще четыре робота упали, дрыгая руками и ногами в спазме короткого замыкания.

Хорошо, но мало. Я насчитала четырех роботов по-прежнему на ногах, черными силуэтами вырисовывавшихся на фоне фонарика Тика.

Полетт бегом бросилась к нам, окутанная струйками кислотного дыма; на бегу она с размаху ударила по кнопке на запястье своей амуниции. Внутри моего мозга я почувствовала, как кто-то закричал: «Помогите! Помогите!», хотя самих слов я не слышала. Срочный сигнал тревоги Центру опеки. Я решила добавить от себя: «Кси, если у тебя есть козыри в рукаве, то сейчас как раз самое время их выкладывать».