Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По пути в замок Джед рассказал, что теперь у меня в хижине новая кровать и новое кресло (выбирал их Джед, а платил за них Сам) и что я должен составить список других необходимых мне вещей. Мой дядя без разговоров оплатит счет.
— К чему это? Ничего он не должен оплачивать, — запротестовал я.
— По-моему, он чувствует, что виноват перед тобой. Ты уж позволь ему искупить свою вину.
Я искоса взглянул на Джеда:
— Какую вину?
— Он сказал мне, что ты, может, так и не думаешь, но он должен возместить ущерб, и моральный, и физический. — Джед покосился на место, где еще недавно у меня под глазом переливался синяк. — Я ему доложил, что ты выгреб из хижины все, что там испоганили, и Сам велел мне убрать эту груду мусора. Уповая на Господа Бога, что рукояти в помойке не было. — Бог услышал твои молитвы. А где портрет, который я обернул простыней?
— У меня дома. Там же и все остальное. Я с облегчением вздохнул.
— Флора видела этот портрет, — сказал Джед, — она говорит, это портрет призрака.
У Флоры, жены Джеда, был «взгляд», умение заглянуть порой в будущее. Это свойство таится где-то в глубинах души многих шотландцев.
— Слово «призрак» означает то же, что и дух, — сказал я. — Если Флора увидела духа, или душу, так это и есть то, что я изобразил.
— Ты так прозаически говоришь об этом...
— Портрет еще не закончен.
— И Флора сказала — нет. — Джед немного помолчал. — Она сказала, что видит этого призрака плачущим.
«Плачущим!»
— Да, так она сказала. — Джед как будто оправдывался за Флору. — Ты знаешь, она иногда бывает странная.
Я кивнул.
Плачущий призрак и доктор Зоя Ланг? Нет, я не мог согласиться с Флорой. Да у меня и не было замысла изобразить сожаление, раскаяние, печаль. Я хотел только выразить мысль, что, пока внешняя оболочка старится, душа может оставаться молодой. Моя задача сама по себе была трудна. Плач по утраченной молодости? Это уже продолжение, то, что остается, так сказать, «за кадром».
Как и в прошлый раз, я застал дядю Роберта в столовой. Он завтракал. При моем появлении Сам поднял свою большую голову и, как всегда, немного церемонно приветствовал меня:
— Александр.
— Милорд. — Прошу, — он сделал жест рукой, означавший, что я должен занять место за столом.
— Спасибо.
В то утро стол был накрыт на троих. Одно место осталось свободным. Джеймс, догадался я, уже отправился на охоту.
— Он не прочь поиграть в гольф сегодня после полудня, — сказал Сам, — а завтра он уезжает. Я просил Джеда выбрать для тебя машину и мобильный телефон, и не возражай, что тебе негде и некогда перезаряжать батарейки. Джед даст тебе запасные и сможет ежедневно звонить тебе, а ты — ему. Это, возможно, и претит твоей склонности к уединению, но ты уж сделай милость, пойди мне навстречу.
Я не отвечал. Дядя Роберт выжидательно посмотрел на меня и улыбнулся:
— Уж если ты без колебаний готов умереть за меня как главу твоего клана, то мобильный телефон как-нибудь стерпишь.
— Ладно, пусть будет по-вашему...
— Завтра можешь вернуться к своим краскам.
Я смиренно взялся за завтрак. Принято считать, что старинные феодальные взаимоотношения и повинности ушли в прошлое и больше не существуют, но на самом деле это не так. Свобода диких гор, которой я так дорожил, была подарком от моего дяди Роберта. Я должен был хранить преданность ему, предписанную моим происхождением и усиливаемую тем, что дядя был благосклонен ко мне. Кроме того, я и сам очень любил дядю Роберта.
Он пожелал узнать, чем я занимался на юге, и заставил меня подробно рассказать ему обо всем. Я добросовестно поведал о приписке Айвэна к завещанию, о россказнях Пэтси и Оливера Грантчестера, о найденном теле Нормана Кворна и моей потасовке с Сэртисом во дворе у Эмили.
— Отсюда следует, что Сэртис — опасный дурак, — подвел итог моему рассказу дядя Роберт. — Это первое. А второе — где деньги пивоваренного завода?
— Аудитор не может найти их.
— А ты мог бы? — спросил дядя.
— Я? — Моему удивлению не было границ. — Бухгалтер и специалист по делам о банкротстве говорят, что это невозможно. И вдруг я, можно сказать, профан в области международных трансфертов, возьму да найду! Да я даже не знаю, с чего начинать!
— А вдруг тебе повезет?
— Но я не имею доступа...
— К чему? — спросил дядя Роберт.
— Ну... к чему бы то ни было, что осталось от дел Нормана Кворна на пивоваренном заводе.
Дядя Роберт наморщил лоб:
— А там до сих пор что-нибудь осталось?
— Если бы драконы не стояли на страже, я заглянул бы в шкатулку.
— Драконы?
— Пэтси и этот исполнительный директор, Десмонд Финч.
— А ты подумай, может, они сами хотят найти деньги.
— Только без меня.
— Эта женщина опасна, — сказал дядя, имея в виду Пэтси.
Я рассказал дяде Роберту о дружеском вечере, проведенном мною с Айвэном, и дядя заметил, что мой отчим, похоже, оказался, наконец, во власти своих глупых чувств.
— Он хороший человек, — возразил я. — Если бы ваш сын Джеймс годами твердил бы вам, что я всеми правдами и неправдами стараюсь влезть к вам в доверие из-за вашего завещания, поверили бы вы ему?
Сам долго думал, прежде чем признал, что, возможно, и поверил бы.
— Пэтси боится потерять любовь отца, — сказал я, — а не только наследство, которое останется после него.
— Она рискует получить как раз то, чего боится.
— Да, это беда многих людей, — согласился я. После завтрака мы с дядей обошли вокруг замка
и его флигелей — для Самого такая прогулка превратилась в своего рода ритуал. Уже возвращаясь обратно, мы увидели недалеко от входных дверей дома, который теперь занимало дядино семейство, маленький белый автомобильчик, и лицо дяди Роберта нахмурилось.
— Опять ее черти принесли!
— Кого?
— Да эту мадам Ланг. Она буквально поселилась у меня на пороге. Зачем я только предложил ей в любое время приезжать сюда без приглашения?
Сам, возможно, и огорчался приезду Зои Ланг, а я был рад возможности еще раз увидеться с ней. И вот она выбралась из машины, и с нею вместе, но, как казалось мне, существующие сами по себе, явились ее восьмидесятилетние морщины. Доктор Зоя Ланг собственной персоной непоколебимо встала на нашем пути.
— Она теперь заодно с администрацией, — тихо сказал мне Сам. — Да что там — заодно! Они во всем слушаются ее! На прошлой неделе она как-то сама себя назначила главным хранителем исторических ценностей замка... и, как ты думаешь, что для нее важнее всего?