Наконец, спустя, наверное, несколько часов, она услышала, как дверь открылась.

— Эй! — сказала Молли с порога. Она выглядела печальной и неуверенной в своем шикарном черном платье, перетянутом поясом, пока стояла там, заламывая руки. Серебристо-белые волосы, перехваченные тонкой лентой, были в беспорядке; надо лбом проступила полоска темных корней. — Можно войти?

— Мой запрет что-нибудь значит?

— Нет.

Джуд переползла к изголовью кровати, обитому шелком, и села, прислонившись к нему спиной.

Молли забралась на большую кровать, обняла Джуд и прижала к себе, как маленького ребенка. Джуд не хотела больше плакать, но разрыдалась.

— А ведь я когда-то считала себя сильной, — прошептала она.

— Ты сильная, — сказала Молли, убирая мокрую прядку волос за ухо подруги.

— Нет, — сказала Джуд, отстраняясь. — Я понятия не имею, кто я теперь такая. — Она не кривила душой. Все происшедшее выявило истинную ее душу: слабую, хрупкую. Совсем не такой женщиной она себя представляла.

А может быть, все не так. Может быть, она узнала теперь то, о чем не подозревала раньше: никакая она не добрая, заботливая, сострадательная и спокойная. Она злая, слабая и даже мстительная. А самое главное, она плохая мать.

В последнее время ее все злило. Солнечный свет. Здоровые дети. Родители, недовольные своими детьми. Лекси.

Джуд внезапно расхотелось, чтобы к ней прикасались. Она высвободилась из рук Молли и снова привалилась к изголовью.

— Она не пристегнула ремень, — неуверенно произнесла Джуд; прошло всего несколько дней, а Джуд успела узнать, что люди не хотят слышать про Мию. А разве могла она перестать говорить о дочери? Но стоило только упомянуть ее имя, как все устремлялись к двери.

— Расскажи, — попросила Молли, беря ее за руку и усаживаясь рядом.

— Спасибо, — сказала Джуд. — Никто не хочет про нее слушать.

— Я выслушаю все, что ты хочешь рассказать.

Джуд повернулась к подруге.

— Она всегда пристегивала ремень в машине.

Джуд прерывисто вздохнула и потянулась к ночному столику за бумажными платками. Это была ошибка, как она сразу поняла.

Внутри ящика, рядом с очками для чтения, лежала синяя бархатная коробочка с кольцом. Понимая, что не следует брать ее в руки, Джуд тем не менее поступила иначе.

— Что это? — спросила Молли.

— Подарок Мии по случаю окончания школы.

Молли секунду помолчала.

— Очень красивое.

— Я собиралась вместе с ней подобрать камень. Устроить день для девочек. А после, может быть, сделать маникюр, педикюр. — От этих слов решимость Джуд дала трещину, и она разрыдалась.

— Ох, Джуд, — сказала Молли, снова ее обнимая.

Поддержка подруги должна была бы ей помочь, но Джуд ничего не чувствовала. Не сейчас, когда она смотрела на это красивое оригинальное кольцо с зияющими пустотой золотыми лапками…

В этот солнечный субботний день школьная парковка была забита машинами.

Лекси сидела на пассажирском месте в тетином «форде» и смотрела сквозь лобовое стекло на толпу, собравшуюся вокруг флагштока.

— Твое место там, Алекса, — сказала тетя. — Ты работала для этого дня не меньше всех прочих.

— Я боюсь, — тихо призналась девушка.

— Знаю, — сказала тетя. — Поэтому я здесь.

Лекси набрала в легкие воздуха и собралась открыть дверцу. Старая дверца со скрипом распахнулась, подпрыгнув в конце описанной дуги.

Лекси с Евой прошли сквозь гудящую толпу родственников и друзей, которые собрались здесь по случаю выпуска 2004 года. Лекси шла с опущенной головой, стараясь на смотреть на репортеров у флагштока. Проходя мимо них, она услышала, как один сказал:

— Двести семьдесят два старшеклассника, Фил. А должно было быть двести семьдесят три.

На краю футбольного поля Лекси остановилась.

— Поторопись, — сказала Ева. — Мы опаздываем.

Лекси кивнула, но когда посмотрела на ряды складных стульев, выставленных на зеленом футбольном поле, ее затошнило.

— Я горжусь тобой, Алекса, — сказала тетя. — Ты хорошая девочка. И не смей думать иначе.

Ева широко улыбнулась, а затем исчезла в толпе гордых родителей, устремившихся на открытые трибуны.

Лекси увидела там Фарадеев. Джуд и Майлс сидели во втором ряду рядом с Молли, Тимом и бабушкой Каролиной. Даже с такого расстояния Лекси разглядела, какой бледной и худой была Джуд. Черные очки лишь подчеркнули ее бледность и заостренность скул. Она не накрасила губы, в руках у нее была розовая сумочка Мии.

И тогда Лекси поняла, что не может через это пройти. Она не в состоянии на глазах у этой толпы войти в спортивный зал, где все ее друзья, одетые в шапочки и мантии, ждут своей очереди, чтобы триумфально занять места на поле. Она не в состоянии увидеть Зака, только не в этот день, когда отсутствие Мии ощущается особенно остро.

Она сорвала шапочку, расстегнула молнию на мантии, запихнула все в большую лоскутную сумку. Она уже собралась уходить, когда класс 2004 года высыпал на поле потоком синих и золотых мантий.

Она перешла в один из пустых проходов между трибунами, а ее одноклассники тем временем занимали на поле предписанные места.

Зак шел один. В солнцезащитных очках (скорее всего для того, чтобы защитить обожженные глаза от яркого света), с бритой головой и следами ожога на скуле он мало был похож на прежнего Зака. Как и у Джуд, лицо у него было изможденным, и он не улыбался.

Когда последние выпускники заняли свои места, публика разразилась аплодисментами.

На сцену поднялся директор Йейтс. Говорил он красноречиво о Пайн-Айленд, о том, каково это вырасти на небольшом куске земли, окруженном водой, как это обстоятельство укрепляло в людях, живущих на острове, чувство общности. В конце речи он сказал:

— Этого класса коснулась внезапная ужасная трагедия, а эти ученики, которые только еще находились на пути взросления, за последнюю неделю сразу повзрослели. Мы надеемся, что, двигаясь вперед и оказываясь перед лицом выбора, важного или не очень, они запомнят на всю жизнь то, что узнали в 2004 году. — Он оглядел собравшихся с печальной мудрой улыбкой. — А теперь Аманда Мартин споет нам песню в память об особенной девушке, которой сегодня с нами нет.

Лекси попыталась взять себя в руки, но, когда началась музыка, она почувствовала в груди невыносимую боль. А потом зазвенел чистый и сладкий голосок Аманды: «Я покажу тебе мир… сияющий, мерцающий, великолепный…»

Песня словно вернула Мию к жизни, все вспомнили, как она кружилась в танце, фальшиво напевая, как любила фильмы Диснея. «Я Ариэль, — частенько повторяла она. — А ты — Белль. Никаких Белоснежек или Золушек, только не для нас. Мы новое поколение диснеевских девушек, мы добиваемся того, чего хотим…»