class="p1">— Ефрейтор… — останавливаюсь у болезненно кривящегося немолодого мужчины в британской военной форме, стоящего в неловкой раскоряке, — приношу свои извинения. Вот…

Сую ему в руки серебряный портсигар.

— … возьмите на память о сегодняшнем дне и не держите зла!

— Благодарю… сэр, — после короткой паузы ответил тот, забирая портсигар, и бросив взгляд на золотую отделку, шутит осторожно:

— Теперь точно не буду!

Толпа тем временем, будто по отмашке невидимого режиссёра, отмерла, разом загомонив, заволновавшись, и вытолкнула из своих глубин помятого жандарма, непонимающе крутящего головой.

— Месье, я… — начал было жандарм, обращаясь ко мне.

— Вы должны арестовать убийцу и допросить свидетелей, — устало перебиваю его, — а я тем временем поднимусь к себе в номер и вызову врача. Понадоблюсь, спросите обо мне у портье!

Не дожидаясь ответа, иду к дверям отеля, и народ не то что расступается — шарахается от меня! А, нож… Прячу его в ножны и на ходу снимаю пиджак, непроизвольно морщась при неловких движениях.

— Я уже вызвал врача, месье! — кланяется из-за стойки бледный портье. Повернувшись, киваю благодарно и успеваю заметить, как возле моего несостоявшегося убийцу окружают жандармы.

Портье не лукавил, врач прибыл всего через несколько минут, я всего-то и успел, что сходить в уборную по-маленькому, да кое-как умыться, изрядно забрызгавшись сам и забрызгав выложенный плиткой пол.

В дверь постучали, когда я, выдернув зубами пробку, наливал себе бренди, позвякивая горлышком бутылки о стакан.

— Входите, — крикнул я, не прерывая своего занятия, но готовый, если вдруг что, с силой швырнуть бутылку в голову сообщнику убийцы, и схватив пистолет, лежащий на буфете, дорого продать свою жизнь.

Но нет, врач оказался совершенно обыкновенным немолодым мужчиной — с пузиком, мешками под глазами, закрашенной по моде этого времени сединой в волосах и уверенными, властными движениями хорошего профессионала, знающего себе цену. С ним — такая же немолодая, основательная и я бы даже сказал — монументальная дама, статями и физиономией напомнившая мне незабвенную фрекен Бок.

— Здравствуйте, месье, — коротко поздоровался он, ставя саквояж на стул и сходу оценивая моё состояния. Фрекен Бок, изобразив книксен, промолчала, стоя чуть позади шефа.

Видя, что вот прямо сейчас я умирать не собираюсь, медик немного расслабился и зашарил глазами по номеру.

— Вот та дверь ведёт в ванную комнату, — подсказал я.

— Благодарю, месье…

— Пыжов.

— Благодарю, месье Пыжов, — на удивление чисто произнёс мою фамилию медик.

Пару минут спустя я сидел перед ними с голым торсом, и знаете…

… всё оказалось не так уж и страшно! Пуля прочертила борозду по рёбрам справа, ближе к соску, зацепив заодно бицепс правой руки.

Борозды эта кровят и уже опухли, выглядя довольно противненько… или брутально, это уж кому как. Но мышцы, собственно, не задеты, что уже радует…

— … повернитесь… — командует врач, и я послушно поворачиваюсь, — Так-с… запишите…

Торопливый топот женских каблучков по коридору…

— Алекс… — Валери бросилась передо мной на колени.

— … ты жив? Жив, слава Богу! — вторит ей Анна, целуя меня, — Живой, живой… живой… Слава Богу!

— … обещай, что никогда… — сквозь слёзы требует Валери, а я…

… да чёрт! Я никогда с таким не сталкивался! Весь мой жизненный опыт спасовал перед двумя эмоциональными француженками…

Девушки обнимали, целовали меня, что-то требовали от меня и от месье Кольбера разом, взирающего на это с видом Будды, привычного решительно ко всему. Физиономия фрекен Бок сделалась кислой, но впрочем, ненадолго, и вскоре она вернула на щекастое лицо профессионально-любезную гримасу.

С некоторым трудом я убедил девушек, что не просто жив, но и в общем-то здоров, и ничто…

— Сфотографировать! — перебила меня Анна, вскакивая на ноги и снова обуваясь, — Непременно! Алекс, ты привёз с собой фотоаппарат?

— Да… — заторможено киваю я, и Валери, зная мои привычки, уже залезла в саквояж.

— … чуть повернись и замри… — послушно замираю на фоне окна, устало поглядывая на переполненную народом площадь внизу. Я далёк от мысли, что все они собрались из-за меня… так, разве что лепту малую внёс.

Страсбург, как и любой большой город, изобилует всякими… ситуациями. С поправкой на только что закончившуюся войну и стоящие вокруг войска двунадесяти стран, происшествий такого рода должно быть много. Нет… очень много!

— … болезненно, но ничего в общем-то страшного, — поясняет месье Кольбер Валери, пока фрекен Бок мазюкает вздувшиеся рубцы ваткой с какой-то на диво вонючей мазью.

— … задери штанину, — командует Анна, и снова — фото, фото, фото… Голень выглядит непрезентабельно, и это мягко говоря. Кожа содрана, местами чуть не до мяса. Чудо, что велосипедное колесо пошло по ноге юзом, изрядно ободрав кожу, но почти не зацепив кость. Так что в общем-то я могу нормально… почти нормально ходить.

Меня фотографировали, обнимали, целовали, мазали вонючей мазью и кололи задницу чем-то очень полезным и очень болючим. Только я опомнился, как гостиничный номер заполнился жандармами, и я никак не могу сосчитать, сколько же их здесь!

— … да, я никогда не видел этого месье, — в очередной раз отвечаю я, и жандарм, недоверчиво покачивая головой и поджимая губы, делает пометки в блокноте.

Его коллеги, не особо скрываясь, разгуливают по номеру, заглядывая куда только можно, и куда нельзя — тоже.

— … нет, я решительно протестую! — медик ни черта не боится, и только щурит глаза на невнятные, но явственные угрозы «Рассмотреть его сотрудничество с германской администрацией», — Праздное любопытство в данном случае решительно неуместно!

Анна шипит от злости, Валери белая от бешенства, а я…

… а мне совершенно ясно, что жандармы — ярые сторонники Пуанкаре, Клемансо и иже с ними. Предвзятость, чёрт бы их подрал, даже не скрывается! Я уже не уверен, а действительно ли я — жертва?!

— Звони Даниэлю, — коротко командую Анне, и та, бросив на жандарма взгляд, полный ненависти, выскочила из номера.

— … под протокол, — десять минут спустя гремит в номере голос юриста, — Неправомочное требование жандармерии…

Наконец, жандармы удалились, и в номере, пропахшем потом, табаком и сапожной ваксой, раскрыты окна — настежь, так широко, как это только вообще возможно. Даниэль, стоя у окна, курит. Еще недавно такой горячий, страстный оратор, он совершенно холоден. Хотя…

… всё-таки нет! В глубине серых глаз искорки азарта — ему, чёрт подери, это интересно! Не могу осуждать… Напротив, приятно знать, что человек болеет за дело.

Снова и снова он спрашивает нас о недавних событиях. Вопросы, в общем-то, об одном и том же, но заданные с разных углов, они неожиданно неплохо показывают произошедшее.

— … да, могу уверенно сказать — старший из жандармов, уходя, подмигнул, — удивлённо констатирует Валери, —